Гостя повели осматривать кладбище на горе Щековице, где, как сказали ему, были погребены киевский князь Олег, прозванный Вещим за свою прозорливость и победы, киевская княгиня Ольга, та, что столь жестоко отомстила древлянам за смерть своего мужа Игоря. Показали и урочище над Днепром, прозванное Аскольдовой могилой. Здесь, по преданию, был убит Олегом дружинник Рюрика — Аскольд, захвативший Киев и ставший киевским князем. Здесь и похоронили его. Показали источник Крещатик, где крестился князь Владимир.
Киевской стариной веяло от Софийского собора и от других церквей. А в Киево-Печерской лавре Пушкин списал для памяти надпись на надгробии Искры и Кочубея, злодейски убитых предателем Мазепой.
Через восемь лет он напечатал эту надпись в примечаниях к своей поэме «Полтава». «Року 1708, месяца июля 15 дня, посечены средь обозу войскового, за Белою Церковию на Борщаговце и Ковшовом, благородный Василий Кочубей, судия генеральный; Иоанн Искра, полковник полтавский. Привезены же тела их июля 17 в Киев и того ж дня в обители святой Печерской на сем месте погребены».
В Киеве пробыли меньше двух недель. Контракты закончились, и все разъехались восвояси.
Незадолго до отъезда Пушкин встретил на улице петербургского знакомого.
— Ба! Пушкин! Какими судьбами?
— Язык до Киева доведёт, — отвечал смеясь Пушкин.
Ещё ранее решено было, что на обратном пути из Киева Пушкин ненадолго вернётся в Каменку, там передохнёт, а затем уже двинется к себе в Кишинёв.
По дороге в Каменку на три дня заехали в старинный подольский городок Тульчин. В Тульчине, где стоял штаб 2-й армии, которой командовал генерал Витгенштейн, была самая большая на юге управа Тайного общества.
У Василия Львовича Давыдова там имелись дела.
После оживлённого праздничного Киева, деятельного Тульчина Каменка показалась Пушкину унылой. Им овладела тоска. И, как часто случалось в такие минуты, вспомнился Петербург — оживлённые шумные улицы столицы, тёплый свет за зеркальными стеклами окон, кулисы Большого театра и друзья, друзья… Даже его убогая комната в квартире родителей на Фонтанке, где по утрам сочинял он «Руслана», вспоминалась с умилением. Это был холодный, неуютный, но всё-таки дом. Теперь он не имел ни дома, ни угла. Бесприютен, бездомен…
За окном металась февральская непогода. Старый сад с обнажёнными чёрными деревьями тоже был уныл и как нельзя более соответствовал его настроению. Пушкин взял перо…
Под стихами пометил: «Каменка, 22 февр. 1821».
Но долго предаваться унынию Пушкин себе не позволял. Как всегда, спасала работа. На другой день кончил переписывать набело «Кавказского пленника», над которым трудился все последние месяцы. Поэму посвятил Николаю Раевскому-младшему.
В начале марта Пушкин был уже в Кишинёве. Он покидал Каменку с уверенностью, что здесь и в Тульчине деятельно готовятся к давно желанной «вспышке».