— Как же я пойду с ним объясняться, если я его не знаю…
— Не знаете и не ходите, — вспылил полковник Старов… — Я сам пойду.
И подошёл к Пушкину.
— Вы сделали невежливость моему офицеру, — сказал он Пушкину. — Так не угодно ли вам извиниться перед ним. Иначе вы будете иметь дело со мной.
— Мне не в чем извиняться, — быстро ответил Пушкин. — Что же касается до вас — я к вашим услугам.
— Так до завтра, Александр Сергеевич.
— До завтра, полковник.
Это был вызов на дуэль, и Пушкин принял его. Он продолжал танцевать и из казино ушёл одним из последних.
О вызове сказал лишь офицеру Полторацкому, которого встретил на балу. Вместе зашли к Алексееву, и тот согласился быть секундантом.
Дуэль… Первая настоящая дуэль в его жизни…
Пушкин не считал себя трусом. Отнюдь. И то, что завтра ему предстояло испытать себя под пулями, не пугало, а скорее приятно волновало его. О смерти он не думал. Не так давно, когда ждали войны с турками и он рвался в бой, размышлял и о смерти.
Сейчас, когда опасность была так близка, он не думал о смерти. Ночь провёл спокойно. Рано утром в постели по своему обыкновению упражнялся в стрельбе из пистолета, изукрашивая стену восковыми пулями.
Алексеев явился ни свет ни заря. Он обо всём договорился с секундантом Старова — и о месте дуэли, и о часе.
Стреляться положили в девять часов утра в двух верстах от Кишинёва — в деревне Рышкановке. По дороге заехали к Липранди. Тот поздравил Пушкина с достойным противником и пообещал быть поблизости от места дуэли. На прощание сказал:
— Жаль, однако, что сегодня дуэль не кончится.
— Отчего же? — удивился Пушкин.
— Да оттого, что метель будет.
Вскоре действительно началась метель. Когда приехали на место, она уже свирепствовала. Ветер со снегом мешал целиться, слепил глаза. Противники выстрелили, и оба промахнулись. Секунданты советовали отложить поединок, но противники отказались. Снова два выстрела, и опять промах.
— Довольно, господа! — закричал Алексеев. — Советуем вам мириться. Иначе придётся отложить. Зарядов больше нет.
Мириться не захотели, решили отложить.
По дороге домой Пушкин заехал к Полторацкому, не застал его дома и оставил записку:
«Я жив,
Старов
Здоров.
Дуэль не кончен».
Судя по записке, настроение у Пушкина было прекрасное. Он не дрогнул под пулями. Выдержал испытание.
Между тем Липранди, узнав, чем всё кончилось, поспешил к Старову. Они знали друг друга ещё с 1812 года.
— Как пришло тебе в голову в твои-то лета сделать такое дурачество? — спросил у Старова Липранди.
— Сам не знаю, — признался Старов. — Когда шёл к нему, в мыслях не держал. Но он такой задорный…
— Но согласись, с какой стати было тебе, самому не танцевавшему, вмешаться в спор двух юношей, из коих одному хотелось мазурки, а другому вальса? Если бы ты убил Пушкина, уже известного своими дарованиями, все были бы тебе врагами, особенно узнав повод к дуэли…
На Старова сказанное произвело впечатление. И когда через день Алексеев и Полторацкий, стараясь кончить дело миром, пригласили его и Пушкина в ресторацию Николети, Старов не стал отказываться. Там недавние противники быстро помирились.
— Я вас всегда уважал, полковник, — сказал Пушкин, — поэтому и принял ваш вызов.
— И хорошо сделали, — ответил Старов, — вы ещё больше увеличили моё к вам уважение. И я должен сказать, что вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишете.
Пушкин покраснел от удовольствия и бросился обнимать Старова.
«Я знал Александра Сергеевича вспыльчивым, иногда до исступления; но в минуту опасности, словом, когда он становился лицом к лицу со смертью, когда человек обнаруживает себя вполне, Пушкин обладал в высшей степени невозмутимостью, — рассказывал Липранди. — …Когда дело дошло до барьера, к нему он являлся холодным как лёд. На моём веку, в бурное время до 1820 года, мне случалось не только что видеть множество таких встреч, но не раз и самому находиться в таком же положении, а подобной натуры, как у Пушкина в таких случаях, я встречал очень немного».