Он повторил последнюю строчку дважды и с грустью прибавил: «После таких стихов не скоро мы увидим нашего спартанца».
«Бичей кровавый род» — так называл Раевский царствующую династию, род Романовых.
«Певец в темнице» было вторым стихотворением Раевского, написанным в тираспольской крепости и переправленным на волю. Первое — «Друзьям в Кишинёв» — тоже дошло по адресу. Многое в нём обращено было к Пушкину. Раевский писал ему:
Высоко ценя дар Пушкина, зная силу его слова, Раевский назвал его Амфионом. В древнегреческих мифах Амфион своей дивной игрой на лире заставлял двигаться даже камни.
Раевский и раньше призывал Пушкина как можно больше внимания уделять гражданственной поэзии, обратиться к родной истории, воспеть новгородскую вольность и её защитников. Теперь из крепости он писал о том же:
Пушкин не остался глух к призывам друга. Он начал писать романтическую поэму о легендарном борце за новгородскую вольность Вадиме и трагедию о нём.
Всё это звучало злободневно, современно и должно было служить вдохновляющим примером.
«Народ нетерпеливый»… Теперешний народ был излишне терпелив. Но не всегда. Доведённый до крайности, и он бунтовал. Народ, особенно бунтующий, всё больше и больше привлекал внимание Пушкина. А что народ бунтует, Пушкин знал не понаслышке. Когда в мае 1820 года он приехал в Екатеринослав, то из всего местного начальства застал в городе одного лишь Инзова. Все другие отправились в уезды уговаривать крестьян.
Неурожаи, засухи, непомерная жадность новоиспечённых новороссийских помещиков, губительное наводнение весною того года из-за небывалого разлива Днепра — всё это вконец разорило и довело до отчаяния крестьян многих уездов Екатеринославской губернии. Они взбунтовались. Отказались работать на помещиков.
Исполняющий обязанности екатеринославского гражданского губернатора Шемиот доносил в Петербург, что «возмущение достигло самой высшей степени, так что уже не сотнями, но многими тысячами в смежных слободах Бахмутского и Ростовского уездов собираются возмутители, избирают своих начальников, твёрдо постановив не повиноваться никаким усилиям и увещеваниям, а упорно стоять, чтобы в полной быть свободе».
Восстание приняло такие размеры, что перед Александром I встал призрак Пугачёва. Пользуясь тем, что поблизости от Екатеринославской губернии находился с войсками генерал Чернышёв, только что усмиривший бунтующих крестьян на землях Войска донского, царь приказал ему добиться «восстановления должного порядка в Екатеринославской губернии». Казаки и солдаты с ружьями, саблями и даже пушками приказание выполнили. Зачинщиков, «после нещадного сечения кнутом» и «постановления на лицо штемпельных знаков», сотнями ссылали в Сибирь. Спаслись лишь те, кто сумел скрыться. Одним из мест, где с давних пор искали убежища беглые крестьяне, была Бессарабия. Густые леса вокруг Хотина, нехоженые Буджакские степи, непроходимые плавни Днестра, Прута и Дуная — низкие берега и островки, поросшие камышом и буйным кустарником, — надёжно скрывали от погони. Те из беглых, что не смогли найти иных способов пропитания, становились разбойниками.