Александр Иванович беспокоился не случайно. Он помог Вяземскому определиться на службу в Варшаву, поэту Батюшкову — в русскую дипломатическую миссию в Неаполь. Но Вяземский в своих письмах (их читала полиция) крайне резко отзывался о российских порядках, и когда он приехал в отпуск в Петербург, ему не разрешили вернуться в Варшаву. Батюшков же в Неаполе заболел душевной болезнью.
«Что-то будет с Пушкиным?»
Впереди у Пушкина был одесский год с его радостями и горестями, упорным трудом и одиночеством, страстной потребностью любить, интригами недругов и новыми гонениями.
Но пока что он был доволен и, проведя почти месяц в Одессе, на несколько дней вернулся в Кишинёв, чтобы распроститься с Иваном Никитичем и друзьями, уложить свои вещи, забрать Никиту и уехать в Одессу уже насовсем.
С Инзовым распрощались тепло и трогательно. Иван Никитич был искренне огорчён.
С Алексеевым и Горчаковым расцеловались по-братски. Добрый Горчаков обнял и Никиту. Он единственный из кишинёвских приятелей Пушкина заметил его дядьку и помянул добрым словом. «С ним был его крепостной лакей — очень верный и преданный малый — Никита», — вспоминал Горчаков позднее.
Сборы заняли немного времени. Нехитрый скарб, книги, рукописи уложены во всё ту же родительскую коляску, в которой отбыли из Петербурга, и тощие, но бойкие молдавские почтовые лошади под непрерывное и ворчливое понукание молдаванина, сидящего верхом на одной из них, понесли вперёд по унылому безводному Тираспольскому тракту в вожделенную Одессу.
«Мне хочется, душа моя, — писал вскоре Пушкин брату, — написать тебе целый роман — три последние месяца моей жизни. Вот в чём дело: здоровье моё давно требовало морских ванн, я насилу уломал Инзова, чтоб он отпустил меня в Одессу — я оставил мою Молдавию, и явился в Европу. Ресторация и итальянская опера напомнили мне старину и ей-богу обновили мне душу. Между тем приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе — кажется и хорошо — да новая печаль мне сжала грудь — мне стало жаль моих покинутых цепей. Приехал в Кишинёв на несколько дней, провёл их неизъяснимо элегически — и, выехав оттуда навсегда, о Кишинёве я вздохнул. Теперь я опять в Одессе и всё ещё не могу привыкнуть к европейскому образу жизни…»
«Уважая выгодное положение»
К тому времени как Пушкин перебрался в Одессу, этот молодой русский город на Чёрном море существовал всего лишь три десятилетия. Он появился на месте поселения Хаджибей, на отвоёванных у турок древних славянских землях. «Уважая выгодное положение Хаджибея при Чёрном море и сопряжённые с оным пользы, признали мы нужным устроить тамо военную гавань купно с купеческой пристанью». Так говорилось в указе от 27 мая 1794 года. Учреждена была специальная «экспедиция строения гавани и города Гаджибея» во главе с архитектором Деволаном. Постройкой гавани руководил адмирал Иосиф Де Рибас «под надзиранием генерала графа Суворова-Рымникского».
В 1795 году Хаджибей уже именовался Одессой.
Одессу, как и Петербург, начинали строить солдаты, и строилась она, как и северный собрат её, буквально на костях. Недостаток во всём — от питьевой воды и пищи до пригодных жилищ — приводил к тому, что солдаты мёрли как мухи. Но город рос, причём рос стремительно. И с каждым годом всё явственнее вырисовывался его живой, бойкий, торговый характер, который сказывался и во внешнем облике улиц и в пестроте населения.
На прямых широких шумных улицах дома стояли не густо, перемежаясь с большими хлебными амбарами — «магазинами» для хранения зерна. В порт и из порта непрерывно двигались гружёные телеги. Порт был сердцем города и от его деятельности зависело существование почти всего городского населения. И той его части, что владела кораблями и амбарами, обитала в собственных каменных домах в центре города, и той, что ютилась в лачугах предместий — Пересыпи, Молдаванки, Слободки, — строила и украшала Одессу, работала в порту, ремесленничала, извозничала.
Южный русский город с античным названием был одновременно и поэтически приподнят и прозаически приземлён. Романтика дальних странствий сочеталась в нём с подсчётом барышей; итальянская опера с непролазной грязью; роскошные наряды молодых негоцианток с лохмотьями мужиков.