Побродив по улицам, Пушкин шёл к морю. Бульвар на приморской набережной ещё только начинали устраивать. На большом пустыре расчищали заросли, где недавно охотились, разбирали развалины старых казарм, сажали первые деревья. Неустроенность места скрашивал вид, который открывался отсюда с высокого берега, на гавани, на море, далеко уходящее к горизонту, на корабли со стройными мачтами, пёстрыми флагами, упругими белыми парусами. Всё это трепетало под ветром, сверкало на солнце, полно было жизни, движения, манило вдаль, в неизведанное…
Спуск в конце улицы вёл в порт. Пушкина обгоняли одесские купцы.
Корабли из Константинополя и из других портов Турции, из Галаца, что на Дунае, из Греческого архипелага, Малой Азии, Италии, Франции…
С 1819 года Одесса стала вольной гаванью: порто-франко. Здесь, как и в Феодосии, иностранные купцы торговали беспошлинно. Это было им выгодно. Привлекала и полновесная украинская пшеница.
Вдоль границы порто-франко, охраняемой караулом, был вырыт глубокий и широкий ров длиною в двадцать четыре версты, который дугою охватывал город. Внутри порто-франко беспошлинные товары продавались дешевле, но если их вывозили, то платили пошлину. Ввозили беспрепятственно, вывозили через таможни.
С утра до вечера в одесском порту всё кипело. В порт везли пшеницу, сало, кожи, шерсть. Из порта — вино, оливковое масло, ткани, турецкий табак, кофе, пряности, свежие фрукты.
Разгружать и нагружать суда здесь было непросто. «Пристани нет, — рассказывал об одесском порте генерал Раевский, — а по мелководью суда до берега далеко не доходят, при мне сгружали и нагружали оные на подмощенных телегах, которые лошади в воде по горло, подвозили к судам». Пристани для глубоководных кораблей в Одессе ещё не было, поэтому лошади по мелководью тащили высокие «подмощенные» телеги к лодкам, которые в свою очередь доставляли груз к кораблям. Бочки с вином и оливковым маслом сбрасывали с кораблей прямо в море, связывали канатом и в таком виде тащили к берегу.
Приходившие в порт из-за границы суда стояли в Карантинной гавани. Заграничные товары отправляли в карантин, где их окуривали и проветривали. Всех прибывших из-за границы положенный срок держали в особых домиках. Эти предосторожности были нелишними. Уже три раза посещала Одессу страшная азиатская гостья — чума. Особенно губительной была последняя эпидемия, 1812 года.
Пушкина, по его словам, из привозимых товаров интересовали одни только устрицы.
Устрицы подавались в ресторане Отона. Цезарь Отон, приехавший в Одессу вместе с герцогом Ришелье, содержал ресторан на Дерибасовской улице. Пушкин здесь часто обедал с приятелями, которыми обзавёлся в Одессе.
«Я нигде не бываю, кроме в театре», — сообщал Пушкин брату в первом же письме из Одессы. Он изголодался по театру, соскучился по его волнующей, праздничной атмосфере.
Жители Одессы гордились своим театром, также построенным по проекту Тома де Томона, под наблюдением одесского архитектора Фраполи. Строгий, изящный, со стройными колоннами и белыми стенами, он казался с моря древнегреческим храмом и имел все основания соперничать с лучшими театральными зданиями обеих столиц.
В одесском театре с его ложами в три яруса, райком над ними, партером и креслами могли поместиться восемьсот человек.
При Пушкине здесь давала спектакли итальянская оперная труппа, которую содержал известный антрепренёр из Пизы — Буоноволио. Он ставил оперы итальянских композиторов и чаще всего входящего тогда в славу молодого Россини.
Джоаккино Россини горячо любил свою родину. Его зажигательная музыка звучала в унисон с известиями о революциях, приходившими в Одессу из Италии и Испании. И это придавало ей особое звучание.