Последний свой вечер в Одессе Пушкин провёл в театре, потому что там была Воронцова. Она сидела в ложе с княгиней Верой Вяземской. Давали оперу Россини «Турок в Италии».
Когда спектакль кончился и Пушкин помогал дамам сесть в карету, Елизавета Ксаверьевна указала ему на место рядом с собой. Он сел, и карета покатила. Они довезли Веру Фёдоровну до дома и двинулись дальше к даче Рено. Дом был тёмный и тихий. В саду нестерпимо сильно пахли ночные цветы. Их встретил заспанный лакей со свечой. Они прошли в гостиную. Елизавета Ксаверьевна приказала слуге зажечь свечи, попросила Пушкина подождать и скрылась в глубине дома. Она быстро вернулась и протянула Пушкину перстень с печаткой и золотой медальон со своим портретом.
— Это вам, — сказала она просто.
Он молча взял медальон и перстень и бережно спрятал. Она протянула ему руку:
— Прощайте…
Он поцеловал её руку и держал до тех пор, пока она сама осторожно не отняла её. Она стояла перед ним такая молодая и прелестная в своём воздушном платье, что у Пушкина сжалось сердце и он подумал, что, может быть, больше никогда не увидит её.
— Прощайте, графиня…
— Храни вас бог.
Она перекрестила его. Он низко поклонился и ушёл не оглядываясь. Она посмотрела ему вслед и вздохнула.
На другое утро запряжённая в родительскую коляску тройка почтовых лошадей уже мчала их с Никитой на север. Пушкин был мрачен, молчалив. Никита, сидя на козлах рядом с ямщиком, то и дело оборачивался и с беспокойством поглядывал на молодого своего барина: здоров ли? Сам Никита был рад-радёшенек и уже воображал, как, приехав в Михайловское, напарится в бане, напьётся холодного квасу, наестся щей и завалится на печь под тулуп.
Пушкин никогда не бывал в Михайловском в зимнюю пору, но теперь почему-то, стоило закрыть глаза, как виделся ему старый дедовский дом по окошки в снегу с изморозью на стёклах и поля за Соротью — пустые, безлюдные. И снега, снега…
Через две недели после высылки Пушкина из Одессы Вяземский писал в Петербург Александру Ивановичу Тургеневу: «Последнее письмо жены моей наполнено сетованиями о жребии несчастного Пушкина. Он от неё отправился в свою ссылку; она оплакивает его как брата. Они до сей поры не знают причин его несчастия. Как можно такими крутыми мерами поддразнивать и вызывать отчаяние человека! Кто творец этого бесчеловечного убийства? Или не убийство — заточить пылкого кипучего юношу в деревне русской? Правительство верно было обольщено ложными сплетнями. Да и что такое за наказание за вины, которые не подходят ни под какое право? Неужели в столицах нет людей, более виновных Пушкина? Сколько вижу из них обрызганных грязью и кровью! А тут за необдуманное слово, за неосторожный стих предают человека на жертву. Это напоминает басню „Мор зверей“. Только там глупость, в виде быка, платит за чужие грехи, а здесь — ум и дарование. Да и постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревню на Руси? Должно точно быть богатырём духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина!»
Загнанный в глухую деревню, Пушкин не погиб. Он явил себя духовным богатырём. Его спас труд.
«И будет мило мне его воспоминанье»
Проследить путь Пушкина из Петербурга в Екатеринослав, из Екатеринослава на Кавказ, а оттуда в Крым; следовать за поэтом в Кишинёв, сопровождать его в Каменку, сопутствовать ему по дорогам Молдавии, в Киев, в Одессу — значит совершить увлекательное путешествие. И хотя многое в этих местах изменилось до неузнаваемости, они по-прежнему остаются пушкинскими. И потому, что вошли в наше сознание вместе со строфами «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтана», «Цыган», «Путешествия Онегина», «Полтавы», и потому, что здесь свято сберегается память о Пушкине.