Где кирпич и железо, провода и стекло,
Жив пернатый повеса лютой стуже назло.
Век бездельника краток, песня — нищенский вздор,
Скуден миропорядок, где он крылья простёр.
Из недели в неделю жизнь случайна, скудна —
Но над этой скуделью миротворит она.
Два крыла, хоть не птица. В том же утлом мирке,
В том же прахе ютится на сыром чердаке.
Два крыла, хоть не птица... В мире мокнущих крыш
Пролегает граница, что не вдруг разглядишь.
Два неродственных света, отразившись, сошлись:
Воробьиное гетто, олимпийская высь...
Чуть вспорхнёшь — отступает механический лом:
Сад Психеи сияет под убогим крылом.
В кущах, где непреложно воцарилась она,
Справедливость возможна, простота не смешна.
Здесь голодная косность не идёт по пятам,
Здесь возможна серьёзность, неприличная там.
Для гонимых, бездомных и обобранных — в них
Вечных смыслов питомник, вечной неги родник.
Оттого всё теснее в этом капище муз
Воробья и Психеи равноправный союз.
21.08.79 — 1989
МОЛИТВА
Ты сомневаешься в себе:
В своём существованьи,
Поддержки ищешь ты в мольбе,
В моем слепом стенаньи.
Стиха сканирующий луч —
Вот вся твоя опора.
Мой дар — к ларцу Кощея ключ...
Прости же, Отче, вора!
23.02.79
* * *
1
Что проку в страсти? Нет пустей
Поверья, чем о ней.
Я — черновик Твоих вестей,
Ты — мысль и боль во мне.
Неужто вечные стихи
Подогревает страсть
И поощряет пустяки
Надчувственная власть?
Ты, кто последние слова
Нам впрыскиваешь в кровь, —
Любовью мысль Твоя жива:
Но мысль и есть любовь.
16.01.79
2
Освобождался от страстей —
И видел свет в окне;
Искал отеческих вестей
В душевной глубине;
Шептал: грехи, а не стихи
Подогревает страсть;
Винил в неловкостях строки
Надчувственную власть;
Лишь точной рифмы вещество
Впускать решался в кровь;
Договорился до того,
Что мысль и есть любовь;
Шальной идеей ослеплен,
Сражаясь до седин,
Остановить Армагеддон
Надеялся один;
Адмиралтейская игла
Иглой ему была...
Шекспира гнал и Бога звал,
В слезах на чудо уповал —
И тут она вошла...
1979, 2005
EX ADVERSO
Отгородясь фигурной скобкой,
Мостки над хлябью навести,
На почве гибельной и топкой
Заставить сладкий мак цвести —
Дурманящий и жаркий кратер,
Из мрака вызванный цветок, —
Твоих трудов, мелиоратор,
Достойный зависти итог.
Он легкий сон тебе навяжет,
Поможет боль благословить,
И сам со временем укажет,
Где скобку круглую закрыть.
23.11.78
* * *
Приятель увлечен пластической строкой
В чести полузабытого поэта —
Там Орковы поля, полуденный покой
Тавриды, Мойры тягостная мета;
Там все не так, как здесь. Пересечешь межу —
И асфодели покрывают поле...
Я слушаю его — и сам не нахожу
Для чувственного ни мечты, ни воли.
Что страсти грубые, когда ты у дверей?
Служи тщете, япетово наследство!
Неужто и душе нет входа в эмпирей
Без их земного, низкого посредства?
3.08.79
МОЛЧАНИЕ ПРОРОЧИЦ
Двух беглянок, двух вещих сестёр
С берегов Адриатики дальней
Этот остров трапецеидальный
Приютил с незапамятных пор.
Клии выверты, жизни изнанка
Внятны им — оттого и бледны
У порога полночной страны
Европеянка и Африканка.
Но не жалуют дар их античный
Лестригоны... У невских куртин
Пушкин кланялся им и Кюстин,
С правотою своею частичной.
Кто поверит у нас гороскопу?
Что за вздор на устах у сивилл?
— Европейцев упрячут в Сибирь,
Африканца — не пустят в Европу...
Сбивчив, дик в наших топях оракул:
— Мор, да глад, да большой маскарад...
А народу-кормильцу твердят:
— Образумься, пока не заплакал!..
Вот и сникли, молчанием тяжким
Облеклись. Та глядит на восток,
А другая — на запад. Жесток
Русский бог. Век не в пору бедняжкам.
2.11.74, 1989
* * *
Сменяет Эпикура Эпиктет,
Как негу летнюю сменяет осень.
Так, мой поэт! Мы не печальны, нет,
И к прошлому привязаны не очень.
Столь в этой жизни нам принадлежит
Немногое, что должно быть счастливым:
Ее руно нетронутым лежит
Перед твоим сознаньем терпеливым.
10.10.78
ТЕНЬ ПОЭТА
Полночный этот шаг (чуть глуше, чем людской,
Хоть и усилен подворотней)
Так тягостно знаком — и так похож на мой...
Не эхо ли? Но нет: свободней...
А встречный пешеход чуть зонтик наклонит,
Чтобы лица не видно было, —
И тут уж знаю я, чей властный дух сквозит.
Крепите, плотники, стропила!
Живых телеснее, плотнее естества
И естеству повелевая,
Зачем являешься? Уж не в мои ль слова
Вместится мощь твоя живая?
Не нужно, уходи... Нам не ужиться здесь.
Угодья невские бескровней
Айдесских пажитей — не вызывай на месть
Мой стих младенческий, сыновний.
Оставь мне угол мой. Не сумерки, но тьма
Расселась в необъятной зоне.
Пусть будет всё как есть, сума или тюрьма,
Пусть вор останется на троне.
Что сердцу ведомо — не снилось мудрецам.
Со мной — твое горацианство:
Страна, открытая нездешним голосам,
Теней возлюбленных пространство.
Да, мне лишь голоса, что с детства я любил,
Оставь, — условное пространство,
Где может уцелеть бездеятельный пыл
Последнего горацианства.
3.08.79, 1989
* * *
Воробей — осторожная птица.
Я хотел бы, когда я умру,
Всё забыв, в воробья превратиться
На сквозном ленинградском ветру.
В нём природа, на шутки скупая,
Многозначность явила свою:
Всем он равен, во всём уступая,
Чайке, ласточке и соловью.
Но не им, сэкономив горбушку,
Зимним днем, отрешась суеты,
За окном наполняешь кормушку,
Далека в человечестве, ты.
22.08.79
В ТРАМВАЕ
(1)
Милая, сине-зеленый
Вижу огонь вдалеке.
Это трамвай отдаленный
К дому бежит налегке.
Пламя уже облизало
Мокнущей площади щит.