— Здравствуй, Леонид, — сказала она.
— Здравствуй, Женечка, — сказал Горбовский.
Маляев и Патрик отошли в сторону.
— Какой ты худой, — сказала она. — Все такой же худой. И даже еще больше высох.
— А ты похорошела.
— Я не очень отрываю тебя?
— Да нет, все идет, как должно идти. Мне только нужно осмотреть корабль. Я очень боюсь, что у нас все-таки не хватит места.
— Очень плохо одной. Матвей занят, занят, занят… Иногда мне кажется, что ему абсолютно все равно.
— Ему очень не все равно, — сказал Горбовский. — Я разговаривал с ним. Я знаю: ему очень не все равно… Но он ничего не может сделать. Все дети на Радуге — это его дети. Он не может иначе.
Она слабо махнула свободной рукой.
— Я не знаю, что делать с Алешкой, — сказала она. — Он у нас совсем домашний. Он даже в детском саду никогда не был.
— Он привыкнет. Дети очень быстро ко всему привыкают, Женечка. И ты не бойся: ему будет хорошо.
— Я даже не знаю, к кому обратиться.
— Все воспитатели хороши. Ты же знаешь это. Все одинаковы. Алешке будет хорошо.
— Ты меня не понимаешь. Ведь его даже нет ни в каких списках.
— И чего же тут страшного? Есть он в списках или нет, ни один ребенок не останется на Радуге. Списки только для того, чтобы не растерять детей. Хочешь, я пойду и скажу, чтобы его записали?
— Да, — сказала она. — Нет… Подожди. Можно я поднимусь вместе с ним на корабль?
Горбовский печально покачал головой.
— Женечка, — мягко сказал он. — Не надо. Не надо беспокоить детей.
— Я никого не буду беспокоить. Я только хочу посмотреть, как ему там будет… Кто будет рядом…
— Такие же ребятишки. Веселые и добрые.
— Можно я поднимусь с ним?
— Не надо, Женечка.
— Надо. Очень надо. Он не сможет один. Как он будет жить без меня? Ты ничего не понимаешь. Все вы совершенно ничего не понимаете. Я буду делать все, что нужно. Любую работу. Я ведь все умею. Не будь таким бесчувственным…
— Женечка, посмотри вокруг. Это матери.
— Он не такой, как все. Он слабый. Капризный. Он привык к постоянному вниманию. Он не сможет без меня. Не сможет! Ведь я-то знаю это лучше всех! Неужели ты воспользуешься тем, что мне некому на тебя жаловаться?
— Неужели ты займешь место ребенка, который должен будет остаться здесь?
— Никто не останется, — сказала она страстно. — Я уверена, что никто! Все поместятся! А мне ведь совсем не надо места! Есть же у вас какие-нибудь машинные помещения, какие-нибудь камеры… Я должна быть с ним!
— Я ничего не могу сделать для тебя. Прости.
— Можешь! Ты капитан. Ты все можешь. Ты же всегда был добрым человеком, Леня!
— Я и сейчас добрый. Ты себе представить не можешь, какой я добрый.
— Я не отойду от тебя, — сказала она и замолчала.
— Хорошо, — сказал Горбовский. — Только давай сделаем так. Сейчас я отведу в корабль Алешку, осмотрю помещения и вернусь к тебе. Хорошо?
Она пристально глядела ему в глаза.
— Ты не обманешь меня. Я знаю. Я верю. Ты никогда никого не обманывал.
— Я не обману. Когда корабль стартует, ты будешь рядом со мной. Давай мальчика.
Не отрывая глаз от его лица, она как во сне подтолкнула к нему Алешку.
— Иди, иди, Алик, — сказала она. — Иди с дядей Леней.
— Куда? — спросил мальчик.
— В корабль, — сказал Горбовский, беря его за руку. — Куда же еще? Вот в этот корабль. Вон к тому дяде. Хочешь?
— Хочу к тому дяде, — заявил мальчик. На мать он больше не смотрел.
Они вместе подошли к трапу, по которому поднимались последние ребятишки. Горбовский сказал воспитателю:
— Внесите в список. Алексей Матвеевич Вязаницын.
Воспитатель посмотрел на мальчика, затем на Горбовского и кивнул, записывая. Горбовский медленно поднялся по трапу, перетащил Алексея Матвеевича через высокий комингс, подняв за руку.
— Это называется тамбур, — сказал он.
Мальчик подергал руку, освободился и, подойдя вплотную к Перси Диксону, стал его рассматривать. Горбовский снял с плеча и поставил в угол картину Сурда. Что еще? — подумал он. — Да! Он вернулся к люку и, высунувшись, принял от Маляева папку.
— Спасибо, — сказал Маляев, улыбаясь. — Не забыли… Спокойной плазмы.
Патрик тоже улыбался. Кивая, они попятились к толпе. Женя стояла под самым люком, и Горбовский помахал ей рукой. Потом он повернулся к Диксону.