Еда, безопасность, снова еда и редкие здравые мысли по поводу радикального улучшения ситуации – вот, за исключением странных, необъяснимых периодов Зова, все, из чего складывалась его жизнь.
...Раптор опускался все ниже.
Наверное, он заметил Дорга, прячущегося от полуденного зноя в тени скалы, и теперь неторопливо примерялся к добыче, зная, что бежать огромному (по сравнению с дикими родичами), похожему на краба животному просто некуда – вокруг простиралось раскаленное солнцем пространство горного плато без единого видимого укрытия.
Выветренная потрескавшаяся скала, под основанием которой скопились горы щебня, являлась единственным относительно безопасным местом на многие часы пути вокруг.
Наконец раптор решился атаковать, стремительно спикировав, он едва не ухватил Дорга за лапу своим длинным, усеянным зубами клювом, но добыча проявила несвойственную подобным животным резвость и сообразительность – когда в тесную щель в основании скалы внезапно протиснулась узкая и длинная зубастая пасть, Дорг встретил хищника ударом острого каменного осколка.
Озадаченный внезапным отпором раптор отпрянул от расселины, широко распустил кожистые крылья, издав прерывистый клекот, снова попробовал добраться до добычи и опять почувствовал острую боль от удара.
Так повторилось раз десять, пока голодная, но глупая рептилия, с клюва которой обильно сочилась кровь, не убедилась, что добыча недосягаема.
Дорг забился в самую дальнюю, узкую часть расселины, оцарапав хитиновый панцирь, оставив на нем глубокие борозды, как память об очередном происшествии. Возможно, по возвращении в родную пещеру повреждения хитина напомнят ему о смертельных опасностях дальних вылазок и о необходимости увести племя в более просторные и обильные пищей подземелья.
Раптор не улетал.
Голодная рептилия оказалась настырной и еще дважды до наступления вечерней прохлады пыталась при помощи своего длинного клюва выковырять добычу из расселины под скалой, но Дорг оставался настороже, ему было тесно и неудобно, однако две передние конечности оставались свободны, и он по-прежнему мог метать камни, встречая любое поползновение достойным отпором.
Хищник улетел, только когда фиолетовое солнце уже начало клониться к горизонту.
Дорг дождался сумерек и, соблюдая осторожность, выбрался из спасшей его расселины.
Мысли о племени не покидали его. На этот раз они оказались сильны, как никогда, наверное, пережитая опасность помогла ему, мобилизовав скрытый резерв организма: он не только быстро добрался до края плоскогорья, но и умудрился не забыть, о чем думал несколько часов назад.
Пещера, в которой обитало его племя, находилась уже неподалеку, нужно было только спуститься на несколько уступов вниз и проскользнуть в широкую трещину, наискось пересекавшую отвесную базальтовую стену.
Просеменив по знакомому извилистому пути, он вышел в сумеречное прохладное пространство. Пещеру едва освещали роящиеся под самым сводом насекомые; его сородичи – и те, что недавно вернулись с охоты, и те, что оставались тут, – собрались у ручья.
Удобно,– подумал Дорг.
Он мог мыслить, спорить, разговаривать с самим собой, но общаться с соплеменниками приходилось языком жестов и прикосновений.
Дорг все еще помнил о пережитых опасностях, а главное – у него не исчезла решимость увести племя в более благоприятные для проживания места.
Он по очереди подходил к старшим сородичам, прикосновениями и постукиванием по панцирям передавал им свои мысли, те понимали его простой язык и отвечали согласием.
У племени никогда не было никакого имущества, и потому сборы оказались недолгими. Солнце едва ушло за горизонт, отдав медленно остывающие скалы во власть ночного мрака, когда колонна похожих на крабов существ начала восхождение на плоскогорье, чтобы пересечь его под прикрытием темноты, а с первыми лучами зари выйти к устью целого комплекса внутрискальных полостей, где много еды и сразу несколько подземных ручьев впадают в небольшое озеро, на дне которого в изобилии водились мелкие ракообразные существа, годные в пищу самым маленьким, недавно родившимся сородичам Дорга.
Дорг был счастлив.
Он сидел на берегу звонкого ручья, прохлада и сумрак огромной пещеры обволакивали его, будто ласкающая и одновременно защищающая от всех мыслимых опасностей оболочка.
Малышня и подростки шумно возились в теплом, мелководном озере, с восторгом вылавливая себе добычу – для них первая охота не несла тех смертельных опасностей, что пришлось пережить их родителям.
Старшие охотники племени ушли исследовать лабиринт запутанных переходов между пещерами, где теперь они станут жить, охотиться и размножаться, не поднимаясь на поверхность под немилосердные, палящие лучи светила.
Доргу казалось, что он наконец достиг того предела исполнившихся желаний, когда тревожиться больше не о чем, можно сидеть на берегу ручья и предаваться приятным размышлениям, на которые раньше постоянно не хватало времени и сил.
...Его недолгий покой был прерван чувством внезапной тревоги.
Дорг привстал, опираясь на восемь лап, и беспокойно огляделся, однако вокруг все оставалось прежним: весело плескалась на мелководье малышня, охотники-юноши, уже вкусившие трудностей настоящего выживания, вели себя более сдержанно, никого из старейшин племени он не увидел, но и постороннего присутствия в пещере не ощущалось – все запахи и звуки были знакомы, они не несли опасности, однако растущая внутри тревога ширилась, пока, наконец, он не понял, что вновь слышит Зов: непонятный внутренний порыв, который периодически заставлял его покидать племя, отправляясь в далекое, опасное и, на его взгляд, бессмысленное путешествие.
Он уже знал: сопротивляться Зову бесполезно.
Дорг и не пытался. Все равно ничего не выйдет.
Хорошо, что сейчас ночь, – подумал он. – К утру я уже успею пройти большую часть расстояния...
Дальше мысли начали путаться, Зов становился все сильнее, постепенно превращаясь в неодолимую силу, он едва помнил, как покинул пещеру и начал спуск по опасным склонам к равнине, где выжить практически невозможно...
Относительно расстояния, которое ему предстояло пройти, Дорг ошибался.
Трижды беспощадное светило вставало над далекой линией горизонта, и только к сумеркам третьих суток пути он, обессиленный и истощенный, добрался до двух длинных пологих возвышенностей, образованных скользким, покрытым причудливыми трещинами материалом, похожим на твердую, мутную воду.
Между пологими валами располагалась низина, в которой гнездились странные существа.
Дорг их не боялся.
По непонятной причине они помогали ему: поили водой, приносили пищу, позволяя восстановить силы для обратного пути.
Зачем нужен Зов, какой смысл несколько дней кряду пересекать участок смертоносной пустыни, чтобы упасть тут без сил, Дорг не понимал.
Вот и сейчас, пошатываясь от усталости, он преодолел последние метры подъема, скатился, поджав лапы, по твердой, потрескавшейся, местами темной, а местами полупрозрачной массе, на дно ложбины, и притих, совершенно измотанный.
Он лежал, поджав лапы, и, с трудом удерживая в себе искру сознания, в очередной раз пытался понять: зачем пришел сюда?
Мимо Дорга, не обращая на него ни малейшего внимания, по дну ложбины, зажатой двумя покатыми возвышенностями, спешили по своим делам те самые странные существа: некоторые из них отдаленно напоминали ему сородичей, только были намного крупнее, передвигались на шести конечностях вместо восьми, совершенно не страдали от нестерпимого зноя, не боялись круживших в небе рапторов и вообще вели себя абсолютно безразлично к окружающему миру.