Раздвинул жалюзи (было еще темно, но небо со стороны гор начинало едва заметно светлеть) и закурил. «Карлос, что происходит?» – спросил его отец. Он не ответил. Казалось, никто не сможет заговорить (все были готовы немедленно уснуть, не отводя глаз от фигуры Видера). Гостиная напоминала приемную в больнице, вспоминал Муньос Кано. «Ты арестован?» – спросил наконец хозяин офиса. «Думаю, да», – ответил Видер, стоя ко всем спиной и глядя на огни Сантьяго, редкие огни Сантьяго. Отец как-то преувеличенно медленно, будто не решаясь сделать то, что намеревался, подошел к нему и обнял. Короткое объятие, на которое Видер не ответил. «Люди склонны преувеличивать», – сказал один из репортеров-сюрреалистов. «Замолчи», – оборвал хозяин офиса. «И что мы теперь будем делать?» – спросил один из лейтенантов. «Вздремнем», – ответил хозяин офиса.
Муньос Кано больше никогда не видел Видера. Но последнее впечатление навеки осталось в его памяти: огромная неубранная гостиная, бутылки, тарелки, полные пепельницы, бледные усталые люди – и Карлос Видер на фоне окна, свежий и подтянутый, со стаканом виски в ни разу не дрогнувшей руке, вглядывается в ночной пейзаж.
7
После той ночи до меня доходили только отрывочные и противоречивые сведения о Карлосе Видере, его подернутая дымкой фигура то появляется, то исчезает на страницах устной антологии чилийской поэзии. Много болтают о том, как он был уволен из Военно-воздушных сил решением тайного ночного суда, на котором он присутствовал, одетый в парадную форму, хотя его фанаты предпочли бы видеть своего кумира в черной казацкой шинели, с моноклем и длинным мундштуком слоновой кости в зубах. Самые лихие и нелепые головы из числа его ровесников видят его скитающимся по Сантьяго, Вальпараисо и Консепсьону, пробавляющимся самой разной работой и участвующим в странных артистических предприятиях. Он изменил имя. Сотрудничает то с одним, то с другим литературным журналом-однодневкой и представляет в них свои проекты (так называемые
happenings), которые никогда не реализует или, что еще хуже, реализует тайно. В одном театральном журнале опубликовали одноактную пьеску, подписанную неким никому не известным Октавио Пачеко. Пьеса крайне своеобразная: действие развивается в мире сиамских близнецов, где садизм и мазохизм – просто детские игрушки. В их мире наказуема только смерть, и вокруг нее – жонглируя понятиями типа небытие, ничто, жизнь после жизни – вертятся рассуждения братьев-близнецов на протяжении всей пьесы. В течение какого-то времени (или цикла, как именует это автор) каждый из близнецов развлекается тем, что мучает своего сиамского братца. Затем наступает новый цикл, и мучитель занимает место мученика и наоборот. Но чтобы цикл сменился, нужно дойти до предела мучений, «коснуться дна». Нетрудно предположить, что, описывая жестокие экзекуции, автор пьесы не утаил от читателя ни одной подробности. Действие разыгрывается в доме у братьев и на автомобильной стоянке супермаркета, где они сталкиваются с другой парой сиамцев, с удовольствием демонстрирующих разнообразнейшие шрамы и раны. Вопреки ожиданиям пьеса не заканчивается смертью одного из братьев; напротив – начинается новый цикл страданий и боли. Возможно, ее мораль слишком проста: только боль привязывает нас к жизни, только боль способна заставить жизнь проявиться особенно ярко. В одном университетском журнале появляется поэма под названием «Рот – ноль», грубое креольское подражание Хлебникову, проиллюстрированное тремя рисунками автора, изображающими «момент рот – ноль» (широко открытый рот имитирует ноль или букву о). Поэма подписана Октавио Пачеко, но Бибьяно О'Райян случайно обнаружил в архиве Национальной библиотеки целый авторский раздел, в котором мирно соседствуют воздушная поэзия Видера, пьеса Пачеко и прочие опусы, подписанные тремя или четырьмя разными именами, напечатанные в малоизвестных, а порой и попросту маргинальных журнальчиках, то дешевых, то роскошных, изданных на отличной бумаге, со множеством фотографий (в одном из журналов представлена почти вся воздушная поэтическая эпопея Видера с хронологическим описанием каждого представления) и приличным дизайном. Журналы издавались в разных странах: Аргентине, Уругвае, Бразилии, Мексике, Колумбии, Чили. Их названия отражают скорее стратегию, нежели волю издателей: