— Почему?
— Прошлое статично. Что не плохо в кризисной ситуации. Ты ныряешь в воспоминания и это помогает переждать бурю. Но, когда размышляешь о будущем, то двигаешься вперёд или думаешь о том, как будешь двигаться вперёд, когда все немного поутихнет.
— Наше с тобой совместное будущее станет сплошным испытанием. Для тебя в первую очередь. Мне-то что? Я всю мою сознательную жизнь провела в добровольной изоляции. В моем отделении не было детей, которые могли выздороветь. Нас не лечили, а лишь поддерживали жизненные показатели. Смертность там была запредельная. Но это никого не удивляло. Безнадёжные пациенты на то и безнадёжные. Когда умерла Сабрина — последняя из моих подружек с которой мы играли, когда обе были совсем маленькими, я решила больше ни к кому из детей не привязываться. Не хотела снова грустить о ком-то. Или чтобы обо мне грустили. А потом привыкла.
— Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться со всем этим.
— Ты слушаешь, но не слышишь. Я в изоляции проживу. Даже если все вокруг будут меня ненавидеть, и вместо "доброе утро" говорить: "сдохни, тварь". А ты? Думаешь, тебя поймут и поддержат? Да с тобой многие перестанут общаться после того, как ты женишься на терранке. Тебе не простят этого "предательства". А даже если простят тебе, меня они никогда не примут. Я буду их вечным напоминанием о трагедиях, в которых виновата Терра. Даже если они найдут в себе душевные силы не винить в произошедшем меня лично, общее отношение к терранцам у них будет, скажем так, негативным. Нашим детям придется жить в достаточно враждебной атмосфере. И отменить то, что они будут лишь наполовину иштарцами ты не сможешь. Их заставят стыдится того, над чем они никак не властны — происхождения. Мой ребенок однажды подойдёт ко мне и спросит, почему так? Чем он хуже других детей? Почему у всех нормальные мамы, а у него — одна из тех, кто развязал войну с его странной. У нас нет будущего. Понимаешь? Отпусти меня, пожалуйста. Так всем будет лучше. Ты найдёшь себе другую. У вас будут дети и не будет всего вороха проблем, которые неизбежно принесу в твою жизнь я. А для меня все, просто, закончится. Я устала бороться. Моя жизнь всегда была кошмарной. Каждый день приносил боль, от которой невозможно спрятаться — лишь смириться. Отпусти меня. Так, правда, будет лучше.
Астрид снова смотрела на меня совершенно пустым взглядом. А я только порадовался, что она оттаяла.
— Звёздочка, я понимаю. Тебе тяжело. Ты устала. Мы найдём укрытие, и ты отдохнёшь.
— Я устала от этой жизни. Она меня и до этого не особенно радовала. А тут такие радужные перспективы.
— Мы справимся.
— Каи, я не хочу ни с чем справляться. Потому, что понимаю: в конечном итоге все будет зря.
— Астрид, прошу тебя, дай нам шанс, — говорю и чувствую, как к горлу прокатывает комок. — Я люблю тебя и хочу прожить с тобой всю мою жизнь. Мне не нужен никто другой. С проблемами или без, это не важно. Да, наверное, нам будет непросто. Но я готов заплатить любую цену, за возможность быть с тобой.
— Каи, тебе будет лучше без меня.
— Я сам разберусь, что мне лучше. Без тебя мне не нужна эта жизнь. А вздумаешь дурить… если попытается из благих побуждений избавить меня от себя, я последую за тобой. Мне хватит на это духа.
В последнем я бессовестно блефовал. Наверное. Но заявление получилось уверенным и безапелляционным. Наш поединок взглядов, казалось, длился целую вечность.
Она сдалась первой.
Сначала отвела глаза.
Потом плавно, как при замедленной съемке осела на землю.
Я бросился к ней. Обнял. И почувствовал, как ее сотрясают рыдания.
На моих губах против воли заиграла улыбка. Пусть плачет. Пусть кричит. Говорят, со слезами выходит страх и боль. А без них она как-нибудь найдет в себе силы жить. И ничего, что так. Главное — жить. А с остальным мы разберемся.
Глава 18
Астрид Эрден Стат
Каи практически силой заставил меня выпить воды, поднял на ноги и заставил идти.
Сил бороться ещё и с ним не было совершенно. Эту схватку я позорно проиграла. Подчиняться легче, чем думать и принимать решения самой.
В детстве у меня была любимая игрушка. Интерактивный котенок Мими. Меня приводили в восторг ее белый мех и зелёные глаза. А ещё она понимала простейшие команды: "стой", "иди ко мне", "сядь" и "встань".
Я чувствовала себя такой же куклой. Тихой. Послушной. Начисто лишённой воли и собственных желаний.
Во мне словно бы что-то надломилось.
Я не хотела думать о смерти. Правда, не хотела. Но мои мысли сами собой возвращались к жестокой безнадёжности моей жизни, к тому, что я и не живу вовсе, а существую, продлевая собственные мучения.