— Что за бред вы несёте? Там нет никакого террористического режима. Это Терра напала на мирные города. На нас ночью падали бомбы. А я сама лично лечила раненых. Вы знаете сколько людей умерло у меня на руках потому, что я не могла им помочь? Потому что Терра перекрыла в сеть, а я не парамедик. Я знала, как оказывать экстренную помощь лишь в теории, которая с практикой сходилась далеко не всегда. Но даже это было шансом для многих людей выжить. А сколько осталось без помощи? Сколькие умерли потому, что без сети, даже самые лучшие врачи, бессильны?
— Я бы на вашем месте, — мужчина заговорил надменно и сухо. — Если вы хотите сохранить свою свободу и лицензию, воздержаться от подобных высказываний. Сказанного уже хватит на статью о дискредитации вооруженных сил Терры. А это до пятнадцати лет лишения свободы. Не хотелось бы потерять такого перспективного врача, как вы, Астрид. Двое моих знакомых уже попали под уголовное преследование за высказывание схожих мыслей в общественном пространстве. Но мы ведь с вами ведём частную беседу о всяких пустяках. Знать ее содержание посторонним без надобности. Хотя я и обязан сообщать о подобном руководству.
— Я говорю правду!
— А я пытаюсь тебя спасти, дура ты малолетняя, — маска добродушного легкомыслия слетела с него за долю секунды. Он заговорил злым шепотом, приблизив свое лицо к моему. — Это не шутки. Ты знаешь, сколько врачей уже пострадало? Просто за слова. О том, что это не антитеррористическая операция, а война. О том, что не является Иштар сосредоточением нацистов, которых с первого класса учат ненавидеть терранцев и подсаживают на наркотики, провоцирующие агрессию. Сейчас слова являются большим преступлением, чем убийство. А силовикам плевать правда это или нет. Им за каждого обезвреженного "врага терранского народа" премии выплачивают. А не самым порядочным людям дали отличный способ расправы над врагами, соперниками и просто конкурентами. Достаточно заявить о дискредитации. Свидетелями признают даже тех, кто пересказывает подслушанный частный разговор или прочитал такую же частную переписку, взломав чужую электронную почту. Молчи, если хочешь уцелеть. И не советую питать иллюзий. Система тебя переломает, а этой жертвой ты не добьешься ничего. — Мужчина отстранился и продолжил все тем же вежливо-благожелательным тоном. — Вы хотите заявить о сексуализированном насилии?
— Нет.
— Вы уверены, миз Стат?
— Да. Почему вы спрашиваете? Протокол? У меня не должно быть травм, соответствующих пережитому насилию. Значит, есть что-то другое. — В мою голову закралось совершенно невозможное подозрение. — Дайте ваш планшет. Пожалуйста.
— Вы беременны. Срок небольшой. Вам необязательно принимать решение прямо сейчас. Но если ваше состояние является следствием насильственных действий, есть протокол прерывания беременности.
— Нет! Не было никакого насилия.
— Астрид, вы же не пытаетесь мне лгать? Я действую в ваших интересах.
— Была неудачная попытка, — признаюсь шепотом. — Каи меня спас.
— Если мужчина воспользовался уязвимым и беспомощным состоянием своей жертвы, это является таким же насилием.
— Нет! Мы встречались ещё до… всего этого. Он — мой ровесник. Мы были вместе в том лесу. Ли Каи. Вы знаете, что с ним?
— Есть предварительные списки погибших там. Но данные там не являются совершенно достоверными.
— Его имя есть в них? — спросила я севшим голосом.
Он ввел какую-то комбинацию в своем планшете, а потом перевел взгляд на меня. И я поняла: есть. Слез не было. Не было даже боли. Может быть потому, что осмыслить в полной мере то, что его больше нет, у меня не получалось. Мысли цеплялись за надежду о том, что это чудовищная ошибка. На самом деле, мой Каи жив. Нужно лишь подождать и все выяснится.
— Я хочу сохранить ребенка, — мой голос был совершенно спокоен. Будто мы говорили о погоде.
— Миз Стат, это решение не стоит принимать в спешке под напором эмоций. Я направлю к вам психотерапевта. Она поможет вам принять взвешенное решение. Только, прошу вас, будьте сдержаннее в своих высказываниях. Медицинская этика нового времени несколько отличается от того, что было до…
— Мальчик или девочка? — меня интересовало совсем другое.
— Эмбрион мужского пола. Он наследует иштарский генотип. Вам будет непросто растить такого ребенка в столь юном возрасте. Подумайте, готовы ли вы к этому. Наше общество может быть очень жестоким, как к вам, так и самому ребенку с такой внешностью.
Я откинулась на подушки и закрыла глаза. Мне нужно было осмыслить происходящее. А потом придумать десяток отговорок, почему я могу оставить этого ребёнка.