— Ничего. Уже недолго осталось.
Всегда не знаешь, как реагировать, когда очень старый человек затрагивает тему смерти и ее неотвратимости, а потому я поступила так, как поступаю, когда Герберт намекает на то, что «Биллинг энд Браун» «однажды» перейдет в мои руки: улыбнулась, будто неверно расслышала, и пристально уставилась на залитый солнцем эркер.
Только тогда я заметила третью сестру, по-видимому Юнипер. Она неподвижно сидела в кресле, обитом выцветшим зеленым бархатом, и смотрела через открытое окно на парк, уходящий вдаль. Из хрустальной пепельницы поднималась тонкая струйка сигаретного дыма, размывая и смягчая черты женщины. В отличие от сестер, в ее манере одеваться не было ничего утонченного. Она была облачена в интернациональный наряд инвалидов: мешковатую блузу, тщательно заправленную в бесформенные брюки с высокой талией; на коленях виднелись жирные пятна от пролитой еды.
Возможно, Юнипер ощутила мой взгляд, потому что повернулась — едва уловимо — в мою сторону. Ее взгляд был стеклянным и несфокусированным, что означало прием сильных лекарственных препаратов, и, когда я улыбнулась, она ничем не выдала, что заметила это, а только продолжила смотреть, словно пыталась просверлить во мне дырку.
Наблюдая за ней, я услышала тихое гудение, которого прежде не замечала. На деревянном журнальном столике у окна располагался небольшой телевизор. Показывали американский комедийный сериал; неумолчный гул бойкого диалога с периодическими атмосферными помехами перемежался закадровым смехом. Меня охватило знакомое чувство: телевизор, теплый солнечный день снаружи, неподвижный затхлый воздух внутри… ностальгическое воспоминание о визитах к бабушке в школьные выходные, когда мне позволяли смотреть телевизор днем.
— Что ты здесь делаешь?
Приятные воспоминания о бабушке унесло внезапным порывом ледяного ветра. Юнипер Блайт по-прежнему не сводила с меня глаз, но ее лицо перестало быть безучастным. Она явно была мне не рада.
— Я… э… добрый день, я…
— Какого черта ты здесь делаешь?
Лерчер придушенно взвизгнул.
— Юнипер! Милая! — Саффи бросилась к сестре. — Эдит — наша гостья. — Она ласково обхватила лицо сестры ладонями. — Я же говорила, Джун, помнишь? Я все объяснила: Эдит пришла на экскурсию по дому. Перси немного прогуляется с ней. Не надо волноваться, дорогая, все в полном порядке.
Пока я отчаянно мечтала провалиться сквозь землю, близнецы обменялись взглядами, которые настолько соответствовали разным линиям их одинаковых лиц, что стало ясно: это далеко не впервые. Перси кивнула Саффи, поджав губы, после чего выражение ее лица изменилось, и я не успела разобраться, что именно в ее глазах пробудило во мне такое необычное чувство.
— Ну хорошо, — отозвалась она с притворным весельем, от которого я вздрогнула. — Не будем терять время. Идемте, мисс Берчилл.
Я охотно последовала за ней прочь из комнаты, за угол и по очередному прохладному темному коридору.
— Сперва я проведу вас мимо задних комнат, — предупредила она, — но задерживаться мы не станем. Нет смысла. Они давно зачехлены.
— Почему?
— Выходят на север.
У Перси была рубленая манера речи, немного похожая на манеру радиокомментаторов тех времен, когда Би-би-си принадлежало решающее слово во всех вопросах, достойных обнародования. Короткие предложения, безупречная дикция, в каждой точке — намек на особое значение.
— Зимой невозможно топить, — посетовала она. — Нас всего трое, поэтому места много не нужно. Проще запереть некоторые двери навсегда. Мы с сестрами выбрали комнаты в маленьком западном крыле рядом с желтой гостиной.
— Весьма разумно, — поспешно ответила я. — Должно быть, в таком огромном доме не меньше ста комнат. Все на разных уровнях… я бы наверняка заблудилась.
Я понимала, что несу чушь, но ничего не могла поделать. Природная неспособность поддерживать светскую беседу, возбуждение от того, что я наконец попала в замок, затянувшийся дискомфорт от сцены с Юнипер… так или иначе, смесь оказалась гремучей. Я глубоко вдохнула и, к своему ужасу, продолжила:
— Хотя вы, разумеется, провели здесь всю жизнь, так что, уверена, для вас это не проблема…
— Прошу прощения, — резко оборвала она, повернувшись ко мне.
Даже в полумраке было заметно, что ее кожа побелела. «Сейчас она меня выгонит, — подумала я. — Мой визит ее тяготит; она старая, усталая женщина; ее сестра болеет».
— Наша сестра нездорова, — сказала она, и мое сердце упало. — Вы здесь ни при чем. Она порой бывает грубой, но это не ее вина. Она перенесла тяжелое разочарование… просто ужасное. Много лет назад.