Чип, видимо, гордился, что выучил эти стихи.
— Никогда не слыхал, — сказал Мальчик. — Ну, все равно. Это же обыкновенная считалка. Что в ней волшебного?
— Нет, не все р-равно, — возразил Чип. — Один р-раз был случай. Маленький мальчик хотел спрятаться и не успел. Его уже почти нашли, а он взял и сказал эту считалку. И стал просто совсем невидимка.
— Показалось тебе, — сказал Мальчик. — Не может этого быть.
— А говорящие лягушонки можут быть? — обидчиво спросил Чип. От досады он даже стал ошибаться в словах. — Ты думал, что не можут, а я есть.
— Ладно, — сказал Мальчик. — Я попробую. Только… там говорится: «Пусть дрожат мои враги…» Мне ведь от мамы попадает, а разве она враг? Она ведь за меня же беспокоится.
— Мама, конечно, хор-рошая, — объяснил Чип. — А враги — это непр-риятности, которые тебя ждут. Пр-ротив них и нужны волшебные слова.
— Я попробую, — повторил Мальчик.
И попробовал. Пока бежал к дому, прошептал считалку. И знаете, что потом было?
— Ну, наконец-то, — сказала мама. — Я уже начала волноваться. Беги, умойся, а я разогрею ужин.
Вот и все. Согласитесь, что это чудо. Не меньше, чем говорящий лягушонок.
Баркентина
— Слушай, какая новость! — возбужденно встретил Мальчика Чип. — Корабль с таким именем, как у нашей Звезды, уже есть! Скоро его приведут сюда. Я узнал от чаек. Они кр-ричали об этом.
Было яркое утро, и солнце сверкало на мокрой спинке Чипа. Он весь светился, как зеленая лампочка. Только лампочки не прыгают, как сумасшедшие, и уж, конечно, не разговаривают. А Чип никак не мог успокоиться.
— Ну что ты скачешь, — сказал Мальчик. — Уймись.
— Это потому, что я пер-реживаю, — сообщил Чип. — А что, если чайки ошиблись? Вдруг он не пр-ридет, этот корабль?
— Ну не придет, и не надо, — сказал Мальчик, чтобы успокоить Чипа. А на самом деле тоже слегка заволновался. Хотелось посмотреть на судно с таким хорошим названием.
А Чип возмутился:
— Как это «не надо»?! Ведь он же не пр-ростой! Он пар-русный!
И у Мальчика застучало сердце.
Ведь никогда-никогда он не видел настоящих белокрылых парусников. Многое успел он здесь увидеть и многое полюбил, но, как и раньше, при слове «корабль» представлялся ему стремительный клипер с белыми грудами четырехугольных парусов или шхуна, косо летящая над волнами. Строго говоря, кораблем принято называть лишь фрегат. У него не меньше трех мачт, и на всех — прямые паруса. А остальные парусники: бриги, шхуны, бригантины, барки и баркентины — называют просто судами. Но не будем слишком придирчивы к Мальчику.
И в тетрадке своей рисовал он не лайнеры, а бриги и фрегаты. А перед сном шептал в постели названия парусов.
Лишь бы не ошиблись чайки!
Но чайки кричали правду.
Еще до полудня вдали над береговыми крышами показались верхушки мачт, а потом из-за поворота вышел парусник.
Правда, он был без парусов. Его тянул незаметный буксирчик. Но в корпусе и мачтах, в гибкой линии форштевня и бушприта была такая стройность, такая легкость, что сразу все видели: судно это рождено для ветра.
Первая мачта была перечеркнута тонкими реями — перекладинами для прямых парусов. От второй и третьей протянулись над палубой длинные гики. Здесь ставились косые, как у шхуны, паруса.
— Шхуна-барк, — шепотом сказал Мальчик. — Трехмачтовая баркентина. Я такие только в кино видел.
— Какая кр-расавица, — сказал Чип.
Буксирчик суетился и старательно натягивал длинный трос. Слишком неуклюжим и маленьким было это суденышко по сравнению с парусником. И поэтому казалось, что баркентина движется сама по себе. А под ней, чуть вздрагивая, плыло отражение: белый корпус с черными буквами названия, зыбкие желтые мачты и стеньги, опрокинутые в глубину. После неспокойного моря, где лишь пена да отблески на волнах, баркентина не спеша любовалась своим отражением в гладкой воде. Так, по крайней мере, думал мальчик.
У штурвала стоял моряк в полосатой фуфайке. Широкоплечий и сутулый. Больше никого на палубе не было.
Буксир завел баркентину в гавань, к береговому причалу, напротив дамбы. И сразу все изменилось вокруг. Парусник стал главным. Мачты в тонкой паутине такелажа вознеслись над острыми крышами, над тополями, над старой церковью, поднимавшейся в глубине квартала. Берег притих от удивления. Чайки перестали шуметь и совершали над баркентиной неторопливый торжественный облет.
Вы, конечно, догадались, что больше всего сейчас хотелось Мальчику: оказаться там, на палубе. Так хотелось, что он даже забыл про Чипа.