— Фома… Братец… Да как же это? Где свидеться-то пришлось…
Мокрые от слез бороды их сплелись. Братья долго не могли связно разговаривать.
— Выходит, и тебя заарестовали, Фома? — наконец вымолвил Иван.
— А ты как думал? Ты-то зачем попал к жандармам? — спросил Фома Гаврилович. — Неужто и баптистов не милуют?
Иван смущенно запыхтел, вытер рукавом мокрые глаза.
— Вот и не милуют…
— Да за что же тебя?
— Сам не ведаю, братец. Была у нас беседа на моленье… Я и скажи: вот, мол, наша евангелия говорит, что един царь на земле Христос… А как же, говорю, быть с царями, коих множество на земле? Земные-то цари, выходит, совсем ненадобны? Они творят все против заповедей христовых. Войной идут друг на друга, кровь людскую проливают… Как же это, спрашиваю у старца Агапита…
— Ну, а он что? — невольно усмехнулся Фома Гаврилович.
— Да ничего… «На то воля божья, — говорит, — не нам судить то, о чем господь ведает…» А ночью нынче ввалились ко мне в будку двое жандармов и спрашивают: «Это ты говорил, что царей не нужно?» И смеются: «Одевайся, забастовщик» Ну и повели.
Фома Гаврилович покачал головой:
— Эх ты, вероискатель… Вот и оказалось: либо старец, либо еще какой брат твой во Христе донесли жандарму. И бог им ничего за это не сделал. Где же он был в это время — бог твой?
— Бог тут не при чем, Фома… Тут люди. Справедливо ты говорил: трудно сыскать среди людей правильную веру. И знаешь, прослышал я, что старец этот у жандармов служит на жалованья, а сам чуть ли не чиновник бывший…
— Что же ты теперь? Обратно пойдешь к ним — к баптистам?
Иван Гаврилович вздохнул:
— Нет уж. К баптистам не пойду. Скандалить они начали… Бабу один у другого приворотил… Подрались на моленье. Проповедуют одно, делают другое. Вот прослышал я: есть такая секта — духоборы. На них спокон веку гонение было от царей, палками их били, в Сибирь загоняли. Вот они и поехали в Канаду — страну за океан. Вот разузнаю, соберусь, к ним махну. Сказывали мне — это уж настоящая вера… Не может быть, чтоб потеряли на земле бога.
— Ох, Иван, не найдешь ты бога. И оставь ты это, — раздраженно заметил Фома Гаврилович. — Сам в казематке сидишь, а веру за океаном искать хочешь.
— А как же, Фома? Без веры разве можно? Держаться нам за что-нибудь надобно? Шпенек-то этот нужен аль нет?
— Друг за друга держаться надо, Иван. Меня вон нынче жандарм как хлобыстнул по башке, так я, брат, сразу сообразил, было бы побольше нас, ударили бы мы их не так. А то один я что сделаю?
— Тебя били жандармы? — ужаснулся Иван Гаврилович.
— А тебя нет?. Меня-то еще не беда, а Вольку тоже, видать… Вольку-то моего тоже заарестовали.
— Вольку? Племянничка? Да что же это делается?! — Иван Гаврилович жалобно заохал: — Ах, изверги, ах, аспиды.
— Вот и аспиды… — насмешливо гудел Фома Гаврилович. Ты новую веру пойдешь искать, а нас мучить будут… Ну, мы, может, богу не надобны. Надоели мы ему давно хуже горькой редьки. А мальчонку-то за что? Заступись хоть за мальчонку… Нет. Не заступается. Вот и выходит — самим надо за себя заступаться.
Фома Гаврилович затих, озлобленно дыша. Вагон покачивало, заносило на поворотах. Братьев бросало друг к другу.
Охранный поезд мчался к Подгорску. Дробно и глухо перестукивали на стыках колеса.
Всю ночь не спала Варвара Васильевна. Беспокоило внезапное исчезновение Володи. К утру беспокойство сменилось отчаянием. Едва рассвело, она, накинув шаль, вышла из будки. Жандарма на переезде не было. Густой туман надвигался со степи холодными влажными волнами.
Дежуривший у шлагбаума незнакомый ремонтный рабочий, молодой парень, проводил ее удивленным взглядом. Варвара Васильевна нетерпеливо зашагала к станции.
Придя на Овражное, она первым делом кинулась к запасному пути, где стоял охранный поезд. Но путь был свободен — поезд ушел. Это так поразило Варвару Васильевну, что она тут же бессильно опустилась на мокрый от росы рельс и просидела, пока не взошло солнце. Туман медленно рассеивался, — красноватые лучи озаряли пустынную станцию.
На платформе стоял Евстигнеич. Он узнал Варвару Васильевну и подошел к ней.
— Ты чего бродишь тут, Дементьева? Поезд? Поезд ушел в Подгорск еще ночью. Повезли твоего Фому и заодно с ним и сынка твоего…
У Варвары Васильевны подкосились ноги.
— Ну, ну — смутился жандарм. — Вот и скисла… Эх, бабы!.. Беда с вами… Вставай, что ль, тетка!
Евстигнеич стал поднимать Варвару Васильевну; ноги ее подгибались, рыдания сотрясали тело.
Евстигнеич сокрушался.