Фома Гаврилович, снаряжаясь в путевой обход, угрюмо молчал.
— Ты бы, отец, поехал с Володей-то к начальнику. Гляди, сказал бы слово, — проговорила Варвара Васильевна.
— Еще что выдумала! — буркнул Фома Гаврилович. — Не верю я в эту затею. Где это видано, чтобы дети путевых сторожей в гимназии учились? Ты уж тоже, Варвара, как дите маленькое!
Володя удивленно и обиженно смотрел на отца.
— На станции и то уж смеяться начали, — сердито продолжал Фома Гаврилович. — Слыхали, говорят, Дементьев-то сына в гимназию отдает, видать, капиталы нажил за тридцатилетнюю службу!.. Да и как не смеяться? На какие-такие капиталы нам детей в гимназии учить? На пятнадцать рублей жалованья? Ну, Володьке простительно, а ты-то… не маленькая, небось…
Володя хотел было возразить отцу, что его примут на казенный счет, что Михаил Степанович хлопочет за него, но Фома Гаврилович, схватив фонарь и путевой молоток, хлопнул дверью.
Варвара Васильевна сунула Володе узелок с провизией и сказала:
— А ты все-таки поезжай, сынок. Гляди, бог даст, и выйдет.
— Выйдет, мама. Учился хорошо, экзамен выдержу, — должны принять, — уверенно ответил Володя.
Он зашел к Алеше: они еще с вечера договорились вместе ехать в город. Но Алешу совсем некстати постигла беда: он косил с отцом вдоль железнодорожной насыпи сено, был босиком, напоролся на камышовую занозу и теперь еле передвигал обмотанную тряпками ногу.
Володя поехал в город один. Прежде всего он зашел к Михаилу Степановичу. Ковригин встретил Володю как всегда приветливо, угостил чаем с баранками и медом.
— Главное не робей, — бодро советовал учитель. — Отвечай смело, уверенно. Нынче я представлю тебя самому директору. Это, брат, важная птица. Все от него зависит. Но ты не бойся. Директор добрый, просвещенный человек.
Наконец Ковригин надел потертую форменную тужурку, взял суковатую тяжелую палку и сказал:
— Ну, железнячок, поехали… В час добрый…
До самой гимназии Михаил Степанович шел молча и быстро. Володя старался не отставать от него.
В светлый, показавшийся необычайно чистым и красивым вестибюль гимназии он вошел, затаив дыхание. У тяжелой двери стоял толстый рыжеусый швейцар, одетый в блестевшую медными пуговицами и позументами форму. Он показался Володе величественным. Гимназисты в темно-серых мундирчиках и узких брючках навыпуск суетливо шмыгали по вестибюлю, ничуть не стесняясь грозного швейцара, шумели и смеялись, взбегали наперегонки по многоступенчатой лестнице куда-то на второй этаж.
— Посиди здесь, — сказал Михаил Степанович и, оставив Володю в вестибюле на скамейке, ушел наверх. Володя прождал Ковригина полчаса, изнывая от нетерпения. Наконец Михаил Степанович вернулся. Лицо его было сердитым.
— Пойдем, степнячок… Кажется, плохи наши дела.
Володя покорно последовал за учителем. Первое, что бросилось ему в глаза в просторном до неуютности кабинете гимназического совета, — это огромный портрет царя. Под ним, за длинным массивным столом, сидели люди в строго поблескивающих пуговицами мундирах. Лица их были важны и суровы, как у судей. Михаил Степанович подтолкнул Володю к столу. Седенький сухощавый старичок с эмалево-серебряным крестом на шее ласково и внимательно разглядывал Володю.
— Так это за него вы просите, господин Ковригин? — тихонько, скрипучим голосом спросил старичок.
— За него, за него, Георгий Александрович. Очень способный ученик. В железнодорожной школе он был лучший. — Михаил Степанович вытер платком потный лоб.
Володя стоял, вытянувшись, испуганно взирая на гимназическое начальство.
— Сколько лет тебе, способный ученик? — проскрипел старичок.
— Пятнадцать, — ответил Володя.
— Ох-хо-хо… Сколько этих способных учеников! — старичок покачал головой. — Что же будем делать, господа? Не принимать же его в первый класс!
— Мест нет — вопрос ясен, — грубо вмешался сидевший рядом со старичком долговязый с выпученными рачьими глазами. — Пусть идет в частную гимназию.
— У него же нет средств, господа, — пояснил Михаил Степанович. — Отец его — путевой сторож на железной дороге.
Кое-кто начал теперь разглядывать Володю с любопытством и обидным сочувствием. Старичок с крестом на шее нетерпеливо побарабанил пальцами о массивный бювар.
— К сожалению, не можем, господин Ковригин, ничем не можем помочь. Нет у нас мест на казенный счет… Давайте, господа, следующее прошение… — обернулся старичок к долговязому.