Ясенский снисходительно улыбнулся.
— Почему же только мои, а не наши? И что вы предлагаете, Борис Сергеевич? Поменяться с ними ролями? Организовать совместно с ними акционерное общество железных дорог? — спросил он насмешливо.
— Я выводов не делаю… Я такой же служащий, как и все, — Синебрюхов покраснел, в его карих глазах мелькнуло что-то колючее. — Сознаюсь, Владислав Казимирович, об акциях я не подумал. Вы же знаете, мой отец был таким же Прохором, какого вы сейчас допрашивали…
Стуча шаблоном, в вагон ввалился Антипа Григорьевич, за ним Чарвинский.
Через две минуты служебный поезд мчался к сто четвертой версте.
У будки номер сто пятый машинисту было приказано остановиться. Члены комиссии вышли из вагона.
У закрытого шлагбаума, держа в вытянутой руке свернутый зеленый флаг, стояла Варвара Васильевна. Остановка необычного, сверкающего лаком поезда напугала ее. Завидя приближающихся к ней начальствующих лиц, она совсем растерялась, так и замерла в напряженной позе с поднятым флагом.
— Опусти флаг, тетушка, — сказал Ясенский, скользнув взглядом по убогой одежде сторожихи, по ее босым землисто-темным ногам.
Тут только опомнилась Варвара Васильевна, опустила флаг, стоявший позади Ясенского Антипа Григорьевич сердито подмигивал ей, очевидно, укоряя за не вовремя проявленную расторопность.
«Я же тебя инструктировал, негодная баба!» — казалось, говорил гневный взгляд Антипы Григорьевича.
— Как твоя фамилия, тетушка? — ласково спросил Ясенский.
— Дементьева, — чуть слышно ответила Варвара Васильевна.
— Давно служишь на дороге, Дементьева?
— Двадцатый год переездной сторожихой, — поспешил ответить за Варвару Васильевну Антипа Григорьевич. — Примерная сторожиха, господин начальник. Это ее муж помог рабочим снять вагончик.
— Ах, вот как…
Ясенский обернулся к ротмистру, спросил насмешливо:
— Кажется, это и есть тот самый объект ваших подозрений Николай Петрович?
Дубинский промолчал.
Варвара Васильевна настороженно смотрела на щеголеватого жандармского офицера, на его оранжевые аксельбанты, на отливающие серебром погоны.
— Проведи-ка меня, голубушка, в будку, — попросил Дубинский Варвару Васильевну.
Женщина не двигалась с места.
— Иди, иди, — подбодрил сторожиху Ясенский. — Его благородие хочет с тобой поговорить.
Варвара Васильевна пошла; за ней, придерживая ножны шашки, зашагал Дубинский. Войдя в будку, он быстро и зорко, точно ощупывая каждую мелочь, осмотрелся, прошел в спаленку, где на столике лежала горка Володиных книг. Быстро перелистывая их, он спросил по-прежнему тихо и вежливо:
— Это ваш сынок чтением занимается?
Варвара Васильевна ответила еле слышно:
— Сынок… Володя мой… читает…
«Вот она, гимназия», — со страхом подумала она. Ленка и Настя, забившись в угол, испуганно выглядывали оттуда. Марийка стояла тут же, удивленно расширив свои диковатые, черные, как у цыганки, глаза.
— А вы, барышня, выйдите вон, — строго приказал Дубинский.
Марийка выбежала, взметнув подолом.
— Не скажете ли вы мне, — снова обратился ротмистр к Варваре Васильевне, — где ваш сын берет эти книги?
— А я и не знаю… В городе, у одного учителя брал…
— Фамилию учителя не помните?
— А я не знаю, батюшка… Да что вы, бог с вами… К чему вы это? — заволновалась Варвара Васильевна. — Вы скажите, провинился в чем Володя мой?
Ленка и Настя захныкали.
— Успокойтесь, — морщась, сказал ротмистр. — Я еще не сказал, что ваш сын провинился. Фамилия учителя Ковригин, не так ли?
— Может быть, и Ковригин, — сквозь слезы ответила сторожиха. — Что ж это такое? Муж мой руки лишился, поезд спасал, а вы нас подозреваете.
— Разве я сказал, что я вас в чем-то подозреваю? — прищурил впалые, мертвенно-холодные глаза Дубинский. — Успокойте детей и потрудитесь отвечать только то, о чем вас спрашивают. О Ковригине сын ваш никогда не упоминал?
— Не помню, ваша благородия.
— Сколько лет вашему сыну?
— Пятнадцать…
— Где он сейчас?
— У мастера на седьмом околотке работает…
— Так, так… Вы ничего не слыхали о Ковригине? Так теперь будете знать. Ваш сын брал книги у Ковригина, который арестован и посажен в тюрьму как политический преступник.
Варвара Васильевна мертвенно побледнела, издала глухой стон. Дубинский, напряженно следивший за выражением ее лица, похлопал по ладони томиком рассказов Горького.
— На этой книге имеется именной штамп владельца книги. Вам это понятно? А теперь вы мне скажите, кто приезжал к вам в ночь на двадцать восьмое августа?