Данила снял со стены гитару, залихватски подергал струны, запел сипловатым тенорком:
Володя рассматривал лежавший на столе «Кобзарь» Тараса Шевченко в пестрой лубочной обложке.
Данила вдруг спохватился:
— Как же ты, хлопчик, попал к жандармам на отсидку? А ну, говори!
— А вы никому не расскажете? — тихо спросил Володя. — Я никому ни слова — ни отцу, ни матери, а вот с вами хочу поделиться.
— Ну-ну… Про такие дела я больше знаю, чем ты, — пояснил Кондрашов.
Володя рассказал обо всем, скрыв только, что получил письмо от Ковригина и что виделся в Подгорске с Зиной.
Слушая его, Кондрашов все время вздыхал, а когда Володя кончил, выругался:
— Ах, гадовы души!.. Ах, индюки проклятые!.. Сколько они народу покалечили — уму непостижимо!.. А ты, хлопчик, молодец, что ничего им не говорил об учителе… Учил, мол, — и все… Так и надо… А он, брат, учитель этот, Михаил Степанович, — видать, умная башка… Я, хлопчик, знаю, что это за люди. Сколько их похватали в тысяча девятьсот пятом… — Данила прижал ладонью струны гитары, приглушив голос, сообщил с гордостью: — Мой братишка в девятьсот пятом тоже за это самое дело пострадал. Телеграфистом он работал на станции Авдеевка. Судили их только через два года после забастовки… Не трогали их, понимаешь, подманули — работайте, мол, мы ничего не знаем. А тем временем жандармерия дела собирала, и вот схапали моего братишку прямо на дежурстве, держали в тюрьме с год, а у него чахотка. На суде горлом кровь пошла, через неделю и помер.
Кондрашов ущипнул жалобно зазвеневшую струну, склонил на гриф свою лысоватую голову.
— Да, Дементьев, а я думал — врешь ты, — снова заговорил он. — Думаю — что такое? А оно, брат-хлопчик, врать в этом деле надо. Об этом никогда никому не говори правды, потому время для правды пока не пришло. Да и молодой ты еще — не связывайся с этим делом. Они, эти люди, вроде Ковригина, на каждом шагу разговаривают с тобой, в глаза тебе смотрят. Слушаешь ты их, слушаешь и вдруг — бац кого-нибудь из начальства по морде. А либо про царя что-нибудь завернешь такое, — вроде, мол, царя надо на телеграфном столбе за ноги подвесить. Говоришь ты это самое, а синеголовый индюк тут как тут, рядом стоит — пожалуйте бриться! Ну, и побреют, а то и башку срежут начисто. Нет, хлопчик, не нужно это тебе. Наше дело, Дементьев, служить! Да.
Данила легонько потрогал струны гитары.
— И про вагон-микст забудь. Пускай себе катит в Сибирь, не наше это дело.
Володя перелистывал «Кобзаря». Данила продолжал:
— Я, брат-хлопчик, в твои годы ни о чем не думал, а ты уже и в казематку попал. Все это чепуха, конечно. Индюки, они, брат, до каждого новенького цепляются, как пиявки, уж я знаю. Дела там всякие заводят, а раз дело завели — всю жизнь, как на крючке, будешь висеть.
Помолчав, Данила добавил:
— Ты больше о своих похождениях никому не говори. Замок на зубы — и молчи. Пока не узнаешь человека, не болтай. А со мной говори, не бойся. — Данила загадочно подмигнул, повесил на гвоздь гитару.
— Жалко Ковригина? — вдруг спросил он усмехаясь.
— Жалко, — тихо ответил Володя. — Хороший, добрый человек.
— С жалости к обиженному человеку все и начинается, хлопчик. Иногда как схватит за сердце, так бы и взял за горло обидчика. А сколько их, обиженных, на земле, а? Не нам с тобой считать. Другие найдутся, подсчитают. Но ты запомни: жалости одной мало, а нужна злость. Только не такая, как у нашего начальника Зеленицына. От злости человек тверже делается и смелее, понял? А теперь будь здоров. Скоро поезд — надо собираться.
Данила подтолкнул Володю к двери.
— Надолго уезжаете?
— На десять дней, хлопчик. Подмену мне прислали, чтобы я домашние дела устроил. А потом опять приеду на эту Камчатку. Только Люсечку свою сюда не повезу. Горло перерву контролеру-механику, а добьюсь перевода в Подгорск. И заживем мы с ней, эх! Ты знаешь, хлопчик, я и в карты перестал играть. Ей богу.
— Значит, купили фату и кольцо?
— Купил, хлопчик. Венчались мы с ней при полном артикуле. Все было. Свечи по полтиннику, шафера, цветы. Даже сантуринское пили. Здорово, а?
Данила самодовольно улыбнулся. Володе стало весело. Чужая радость заразила и его.
— А твоя барышня как? — подмигнул Данила и обнял Володю. — Письма получаешь, а?