— Что? Ну? — спрашивал он, сверкая глазами. — Иди, говори! А я не пойду по-воду… Не пойду!
И он, еще раз толкнув ногой ведро, бросился в контору и заперся там на крючок. Склонив на стол голову, слышал, как выбежавшая на шум Анна Петровна о чем-то расспрашивала Феню и та, захлебываясь и привирая (что казалось Володе), рассказывала о неслыханной дерзости табельщика.
Он ожидал, что в дверь постучат, войдет Анна Петровна и скажет, чтобы он немедленно убирался.
«Ну, и пусть… Пусть…» — думал Володя.
Он представил себе, как мастер будет делать ему выговор: «Так-то ты, Дементьев, отблагодарил меня за подарок…» — и как он ответит ему с достоинством: «Я не обещал вам носить за сапоги воду, мое дело писать табели и рапорты, гонять дрезину, работать на путях, а носить воду — это дело Фени…» И вообще он занят большими мыслями. Он даже знаком с некоторыми людьми… Да… Так и скажет: «Знаком с некоторыми людьми…»
Потом соберет свои пожитки и уйдет…. Уедет в Подгорск, поступит в депо слесарем, а потом станет ездить на пассажирском паровозе.
Володя жаждал скорейшего объяснения, но никто в контору не заходил, и пыл его постепенно остывал…
Вечерело. Красноватые лучи глядевшего сквозь хмурые тучи солнца проникали в окно, косо ложились на стены. Пора собираться и домой. Володя встал из-за стола, привел в порядок книги, собирался уже уходить, как вдруг в контору вошел Друзилин. Он был чем-то озабочен. По громкому его сопению Володя понял: мастер знал обо всем. И при взгляде на этого мягкого, всегда смущенного чем-то человека он почувствовал раскаяние.
Константин Павлович присел на табурет, постучал толстыми пальцами по столу.
— Ты это что же, Дементьев, а? — тихо спросил он, глядя на Володю усталыми, сонными глазами. — Бастовать начинаешь?
Не поднимая головы, Володя ответил:
— Я не бастую, а только не хочу носить воду…
— Не хочешь? Гм… Гм… А как же? — Брови Друзилина поднялись. — А я разве не носил? В твои годы… Я помои выносил артельному старосте… Навоз чистил из-под свиней. Да. И меня били. Да. Били деревянным шаблоном… А тебя разве бьют?
«Сейчас скажет о сапогах», — подумал Володя. Но Константин Павлович, по-видимому, совсем забыл о подарке, продолжал задумчиво и печально:
— Большое дело сразу не делается, Дементьев. Я тебя хочу человеком сделать… А ты… Вот я скажу отцу — не похвалит он тебя. Ты еще молод, очень молод. Тебе надо быть послушным. Вникать в дело.
— Я вникаю. Я не отказываюсь от работы… — Володя покраснел, теребя подол ситцевой рубахи. — Если понадобится — и на линии буду работать.
— Гм… На линии? А грубишь зачем Анне Петровне? Зачем?
— Я не грубил.
Мастер вздохнул, покачал головой.
— А в жандармской за что сидел? — вдруг спросил он.
Володя испуганно разинул рот.
— Вы знаете?..
— Да, знаю. Все знаю. Другой бы за это прогнал тебя, а я — нет. Ты еще маленький. Не взрослый…
— Я не маленький, — обиженно сказал Володя.
— Нет, маленький. Ты еще ничего не понимаешь…
Володя смущенно молчал. Константин Павлович продолжал:
— Не понимаешь, как тяжело людям жить… Гм… Гм… Но ты поймешь…. Только не груби тем, кто добро делает… Будешь еще грубить?
— Не буду. Ведро вытащили? — мрачно спросил Володя.
— Ефрем вытащил. Ничего.
Друзилин вынул из кармана плаща какую-то круглую, отливавшую коричневым лаком коробку, подал Володе.
— Держи… Это рулетка. Ленточный метр. Доверяю тебе. После воскресенья поедешь со мной на линию и сделаешь промеры мостовых быков. Согласен?
Володя обрадованно покачал головой, спросил:
— А как?
— Я покажу.
Константин Павлович взял из рук Володи рулетку, щелкнул медным рычажком, выпустил черную блестящую ленту с делениями и цифрами. Приложив ее во всю длину стола, спросил:
— Ну-ка, — сколько?
— Сто двадцать, — ответил Володя.
— Правильно. Сто двадцать сантиметров. Это длина. Ну, а чтобы узнать площадь стола?
Володя измерил ширину, быстро перемножил цифры. Все это он отлично знал еще в школе. Но промеры мостовых быков казались ему чем-то непостижимым. Володя благоговейно положил рулетку в ящик стола, Друзилин потрепал его по плечу.
— Эх ты, забастовщик… Теперь будешь ездить со мной на линию. — Мастер подмигнул. — Как только понадобится воду носить — я тебя с собой на дрезину, а?
Володя благодарно посмотрел на мастера. Друзилин продолжал:
— Только не хвастай, что я с тобой по-хорошему. Ты говори, что крепко ругал тебя. И Анне Петровне не перечь. Рабочим говори, что мастер, мол, очень сердитый. У нас, брат, уважают только сердитых. Да, Дементьев, не любят меня рабочие…