Тяжелая дверь захлопнулась. Володя постоял в раздумье, смущенный неласковым приемом, и пошел искать черный ход. Во дворе с ним чуть не повторилось то же самое, но Марийка, услыхав из кухни голос брата, выбежала навстречу.
Володя невольно разинул рот, увидев сестру: в белом накрахмаленном передничке, в кружевной наколке на черных волосах, чистенькая, улыбающаяся, она показалась ему невиданно красивой.
Марийка провела брата по темным, устланным мягкими коврами, коридорам в крошечную комнатушку с единственным окном.
— Ты посиди, а я сейчас… Меня хозяйка кличет, — сказала она и убежала.
Володя с любопытством осмотрелся: у стены стояла узкая, покрытая байковым одеялом кровать, у окна — маленький стол и на нем дешевое зеркальце, какая-то цветастая коробочка, ножницы, катушка ниток. Окно упиралось в красную кирпичную стену, от этого в каморке царил скучный полумрак.
Володя положил на стол узелок с домашними гостинцами, прислушался. За дверью раздавались чьи-то отдаленные голоса, мягкие шаги, звон посуды, шорох одежды. Этот дом жил какой-то непонятной, благополучной жизнью, так непохожей на жизнь маленькой путевой будки. Дразнящие запахи невиданных вкусных яств проникали сюда из кухни.
— Ну, как ты тут, — не соскучился? — смеясь, защебетала Марийка, вбегая в каморку. — Есть хочешь? Я тебе чаю принесу. Ладно? Рассказывай, как наши. А это что? — взяла она узелок.
— Пирожки с кабаком[6]. Хорошие… Мать вчера пекла.
Марийка засмеялась.
— Ой, да зачем же? Разве мне надо? Я тут такое ем… Хозяева добрые. Особенно сам… Владислав Казимирович. Он мне рубль дал недавно. Ей-богу…
Володя невольно любовался сестрой. Смуглые щеки ее раскраснелись, глаза весело искрились, в тщательно заплетенных косах, уложенных вокруг головы, алели самые настоящие атласные ленты. Маленькие стройные ноги были обуты в черные кожаные туфельки на высоких каблучках.
Володя все больше изумлялся перемене, происшедшей в сестре. Она и двигалась как-то по-новому, без прежней угловатой порывистости, и руки ее стали менее жесткими и грубыми.
— Ишь ты какая… чистая… — заметил Володя.
— Правда? — Марийка звонко засмеялась, присела на кровать, но тут же вскочила, оправляя узкую юбку. — А чего мне? Работа легкая, только подать да принять. Тяжелую работу у них другая прислуга справляет. А я вроде как для гостей. За столом прислуживаю, одежду чищу да пыль вытираю. А по воскресеньям хозяин мне денег дает на туманные картины. Ой, Волька, как там красиво! Море, деревья, как настоящие! Люди, будто живые, бегают! Ей-богу, не вру.
— Я знаю, видал, — солидно подтвердил Володя.
— А ты как вырос, Волька! Совсем взрослый. И чего я сижу? Сейчас принесу тебе чаю…
— А хозяева не будут ругаться?
— Хозяева? Тю, дурной! Я им скажу — брат приехал. Посиди, я мигом.
…Володя пил из маленькой чашечки густой ароматный чай, грыз сдобные, тающие во рту, сухари, слушал щебетание сестры.
Ему тоже хотелось рассказать кое-что о себе, но что-то удерживало его. «Она, поди, и книжки не читает… Вот Зина, та поймет», — подумал он, и ему стало почему-то жаль сестру, довольную своей судьбой.
— Ай, Волька… Я и забыла! — всплеснула руками Марийка, со счастливой улыбкой на лице порылась под кроватью в сундучке и достала оттуда что-то пестрое, переливающееся голубовато-розовыми отблесками.
— Гляди! — восхищенно прошептала она, поднимаясь во весь рост и прикладывая к груди атласное платье. Живые черные глаза ее сияли, рот был полуоткрыт.
— Кто же это тебе? — спросил Володя, ошеломленный таким великолепием.
— Барин… Владислав Казимирович, — часто дыша, прошептала Марийка.
— За что? — удивился Володя и вспомнил Ясенского, его холеное розовое лицо с крупным горбатым носом, строгий голос, вспомнил унижение и страх рабочих и служащих в дни его проезда по линии.
— А так — ни за что, — вся зардевшись, смущенно ответила Марийка. — Я же говорю тебе, — он такой добрый. Сказал, что еще не то подарит. Только чтоб я хозяйке не показывала.
Володя нахмурился. Щедрость Ясенского казалась ему непонятной.
Марийка бережно свернула подарок, спрятала в сундучок, щелкнула ключом.
— Налить ещё?
— Не хочу.
— Тебе что — не нравится?
— Что не нравится?
— Да подарок.
— Почему? Нравится. Мне мастер тоже вот сапоги подарил.
Тревожная неловкость рассеялась. Спустя минуту Володя и Марийка смеялись, вспоминая детские игры и шутки. Потом Марийку снова позвали куда-то, и Володя собрался уходить. Сестра опять повела его через коридор, наполненный полумраком, мимо кухни, где что-то клокотало, шипело и трещало. Пряная струя горячего воздуха пахнула в лицо.