Вукол Романыч смущенно одернул полы тужурки.
— Совсем неожиданно… понимаете… арест Трубина…
— Вы некстати поторопились, Вукол Романыч, — досадливо морщась, сказал начальник участка тяги.
Пуховкин растерялся.
— Я поступил согласно приказу начальника службы.
— Всякий приказ нужно исполнять, до некоторой степени сообразуясь с обстановкой, милейший Вукол Романыч. Я заставлю вас самого расхлебывать эту кашу.
— Ну уж, извините, — побагровел Вукол Романыч, — пусть расхлебывают в управлении дороги! Вы сами требовали…
— Оставьте, господин Пуховкин! — гневно воскликнул Шатунов и наклонился к ротмистру. — Я прошу вас, господин ротмистр, не применять пока никаких репрессий. Я надеюсь договориться со своими тяговиками…
Дубинский усмехнулся:
— Не поздно ли? Я уже позвонил полицмейстеру. Через пять минут здесь будет конный наряд. Я с особым удовольствием разгоню сегодня эту черномазую сволочь!
Дубинский скользнул взглядом по незнакомым, темным от копоти враждебным лицам. На него смотрели сотни угрюмых насмешливых глаз. Бородатые, морщинистые и совсем юные лица сливались в глазах ротмистра в нечто пестрое, раздражающее. Ему вспомнилась последняя прокламация, сброшенная с царского поезда, ее суровый железный тон, и он подумал: «Неужели это уже началось? Здесь, на маленьком островке необъятного российского океана?»
Шатунов, затянутый в форменную шинель с серебряными наплечниками, подался вперед всем рыхлым туловищем, снял фуражку.
— Господа, я не сумею говорить сразу со всеми. Постараемся выслушать друг друга. Говорите кто-нибудь один. — Голос Мефодия Федоровича срывался. — Я обращаюсь к старым машинистам и рабочим депо и заверяю вас, — все ваши разумные требования будут рассмотрены… Что вы хотите?
Мокеич шагнул вперед.
— Так что, господин начальник, требований у нас в достатке, — заговорил он негромко. — Требований всех сразу не перескажешь. Обсудим, подумаем и все вам выложим. Обсудить у нас есть кому. А сейчас что же с вами толковать? Вы — начальники. Вы нам одно — «лезь на паровоз» — будете твердить, а мы свое… Этак мы не столкуемся и до ночи! Поэтому порешили мы, господин начальник, пошабашить, а там видно будет. — Мокеич обернулся к толпе. — Хлопцы, айда по домам! Разойдись! — неожиданно весело подмигнув ротмистру, скомандовал он и тут же добавил: — Так-то, ваше благородие. Не боятся тебя наши самоеды…
Послышался смех, оживленные возгласы: «Ай да отрезал Мокеич!»
Толпа отступила.
«Арестую его, — решил Дубинский, разглядывая худое, сморщенное лицо машиниста. — И вон того скуластого мальчишку, что за его спиной».
Стараясь не выдать охватившей его злобы, он следил за ныряющей в толпе сутулой фигурой машиниста. Поманив к себе Заломайко, тут же распорядился об аресте Мокеича.
— Только не в толпе. Выберите момент.
Видя, что рабочие, точно муравьи, расползаются по путям прочь от депо и лишь немногие нерешительно топчутся у паровозного здания, Мефодий Федорович растерялся.
— Неужели они решатся на забастовку? Одни, без согласия остальных служб и станций?! — возмущенно воскликнул он.
— Вы сожалеете, что забастовка не началась сразу по всей дороге? — язвительно спросил Дубинский. — Но они уже обещали вам выставить целую хартию требований. Очевидно, стачечный комитет приступил к работе. Вы их ободрили, господин Шатунов. Они почувствовали, что начальство на их стороне. Надеюсь, вы не член стачечного комитета?
Нездоровое брюзглое лицо Мефодия Федоровича приняло кислое выражение.
— Неподходящее время для шуток, господин ротмистр. Я не понимаю, почему молчали вы.
— Вы просили не вмешиваться…
— Но вы же слышали…
— Не волнуйтесь, — перебил ротмистр. — Я дал им высказаться, но я не собираюсь либеральничать. У меня своя тактика… Самое большее через четверть часа они снова соберутся здесь и предъявят вам требования. Советую к этому подготовиться. Имейте в виду, — теперь вы будете разговаривать с фигурами покрупнее. Уж я знаю по опыту. И тут-то я пригожусь вам. Надеюсь, вы уже сообщили о случившемся в управление дороги?
Мефодий Федорович смущенно молчал. Дубинский покачал головой.
— Вот видите, а я уже сообщил о стачке. И сообщил, что арест Трубина только повод.
— Что вы говорите?! — ошеломленно воскликнул Мефодий Федорович. — Значит, они ждали только повода?
— Как видите…
Дубинский сокрушенно развел руками. Его предсказания о том, что митинг будет возобновлен, оправдались. Не прошло и двадцати минут, как над кочегаркой снова — и, как казалось на этот раз, грознее — завыл гудок. К паровозному сараю повалила толпа, более бурливая и шумная, чем вначале. В ней мелькала высокая сухощавая фигура машиниста Воронова.