- Помоги мне великий океан - пробормотал я и взялся за ручку.
По спине пробежал холодок, когда входная дверь захлопнулась за мной.
Я отметил у охраны пропуск, быстро прошел через парадный зал, поднялся по главной лестнице и вошел в центральную приемную, где на стульях, покрытых вишневым бархатом, ждали своей очереди посетители: пожилой морской капитан, двое штатских, совсем молодой егерь-лейтенант и лейтенант артиллерист. Я отдал честь.
- Доброе утро господа!
-Доброе утро! - лейтенанты поспешно встали и отдали честь, штатские затравленно посмотрели на меня и кивнули, и один тут же стал, что-то быстро нашептывать на ухо другому. Седой капитан вяло козырнул и отвернулся.
До полудня просителей в адмиралтейство не пускали. Все, кто сейчас ожидал своей очереди, были приглашены для беседы. Раньше прием начинался в девять. Новый адмирал, который был назначен командующим центрального округа неделю назад, изменил распорядок дня. Для многих -- это стало неожиданностью, говорят некоторым чиновникам досталось за опоздания. Адмирал был молод, энергичен, и ему нужно было проявить себя, так что спокойная жизнь адмиралтейства закончилась.
Из-за тяжелой бархатной портьеры не слышно появился помощник коменданта, похожий на рыбу-молот, сухой и прямой, как палка, аксельбант на его плече напоминал коровий хвост.
-Здравствуйте, господин супер-лейтенант-моринер, Вам назначено? - прошелестел он так тихо, что мне пришлось прислушиваться.
Я отдал честь и сунул ему под нос пакет. Он помедлил, окинул меня с головы до ног, ледяным ничего не выражающим взглядом, аккуратно развернул бумагу, медленно прочел, и кажется, даже пару раз перечел приказ, сложил лист пополам и убрал его в коричневую кожаную папку.
- Вас проводить или вы знаете дорогу?
- Я знаю куда идти, благодарю.
Двери распахнулись, я прошел длинным коридором и остановился у кабинета, который был мне отлично знаком. Совсем недавно его занимал покойный адмирал Крол. Адмирал скончался внезапно. Еще крепкий семидесятилетний мужчина однажды просто не проснулся. До самой смерти он хорошо себя чувствовал и делал по утрам зарядку, иногда по вечерам позволял себе выпить несколько рюмок коньяка. Мы с Эн очень тепло относились к нему.
Я без стука вошел в приемную. Здесь ничего не изменилось, только в левом углу появились дополнительные шкафы для документов. За столом сидел секретарь адмирала, егерь-лейтенант Муки. Он приходился адмиралу дальним родственником и был, несмотря на офицерские погоны, всего лишь смешным восторженным мальчишкой. Он сразу вскочил и бросился ко мне, на ходу отдавая честь.
- Господин супер-лейтенант! Как я рад Вас видеть!
- И я рад Вас видеть, Муки. Не ожидал Вас здесь застать.
Он сразу погрустнел.
- Меня переводят, только пока не знаю куда. Говорят, приказ уже подписан и лежит в канцелярии. Передаю дела.
- Нового секретаря видели?
- Нет еще. Говорят, очень достойный молодой офицер.
- Ну-ну. А адмирал?
Взгляд Муки остекленел.
- Адмирал Мец герой войны, великий флотоводец. Он выдающийся человек.
- Конечно, конечно. Я нисколько в этом не сомневаюсь.
Я посмотрел в окно. По площади конвой вел пожилого интенданта без погон, руки он держал за спиной и шел, как-то слишком прямо. Я отвернулся.
- Вам назначено на восемь?
- На семь тридцать.
- Странно. Адмирал еще не принимает в это время, но он уже здесь, я сейчас доложу.
Муки постучал костяшками пальцев, открыл дверь и зашел в кабинет. Я увидел за его узкой спиной лиловую портьеру и угол портрета в золоченной раме. Дверь закрылась. Послышались приглушенные голоса. Разобрать ничего было нельзя.
Муки вернулся очень быстро.
- Еще не принимает - сказал он и виновато улыбнулся: - Хотите чаю или кофе?
- Нет, благодарю. Не беспокойтесь Муки. Надеюсь, что вопрос со мной будет решен быстро и четко - по-морскому.
Я сел на жесткий стул, откинулся на спинку и постарался расслабиться. Ничего не получилось. Очень хотелось курить. В голову лезли тревожные мысли. Ну, что они мне могут сделать? Отправят в дальний гарнизон или на "базу подскока". Отвратительно конечно, но служба есть служба. Или вообще уволят в чистую, без пенсии.
Я вспомнил остров Хос. Фруктовые сады, старые домики из красного кирпича, три таверны, кондитерская, деревянные магазины и лавки, церковь, гимназия, склады и порт, вот и все достопримечательности. Вся моя жизнь была связанна с этим островом, но на родину я не торопился, мне не хотелось терять жалование гвардейского офицера и уезжать из столицы. За последние годы я успел отвыкнуть от гражданской жизни, штатской одежды и тоскливых семейных обедов, на которые нельзя было опаздывать. Правила в нашей семье устанавливала бабушка. Словно старый адмирал, она восседала на своем стуле с резной спинкой и управляла виллой. Даже мой отец, человек грубоватый, далекий от нежностей и сантиментов, не решался ей перечить. Все должны были вставать в семь утра и завтракать в столовой, обед был в два часа, ужин в семь. Уносить еду в комнату нельзя, если опоздаешь на завтрак, будешь ходить голодным до обеда. Таковы были правила и они никогда не менялись, чтобы не случилось, даже в день смерти моего деда, все должны были есть по расписанию. Моя бабушка была строгой, но мудрой женщиной, и если не считать многих придуманных ею бессмысленных правил, которые всю жизнь ужасно раздражали меня, жизнь в семье протекала мирно. По крайней мере мы никогда не знали нужды.
Муки, что-то напряженно писал. Иногда он так увлекался, что вытягивал губы дудочкой, в другой раз начинал, что-то шептать, потом прерывался и с задумчивым видом смотрел в окно. Часы в углу сухо щелкали. Меня никто не вызывал.
Я встал и прошелся по приемной, чтобы размять затекшие ноги. Часы пробили девять.
Муки встрепенулся: - Может быть чаю?
Он всем своим видом показывал, как ему неловко, что такой блестящий офицер вынужден ждать в приемной.
- Нет. Спасибо. Ничего.
Я подошел к окну и стал смотреть на площадь.
Я познакомился с адмиралом Кролом четыре года назад, когда нас, шестерых выпускников срочных офицерских курсов, отправили на фронт. На старом складе, где временно был размещен штаб, горели бледные переносные фонари и сновали порученцы. Мы стояли у стены и смотрели, как высокий худой адмирал, что-то объяснял склонившимся над картой офицерам. Они говорили тихо, и расслышать что-нибудь было совершенно невозможно.
- Может быть на наших глазах вершится история - сказал Гум. Он был школьным учителем, ему тоже было тридцать и его призвали на три дня раньше меня. Нескладный и лопоухий, с хроническим плоскостопием, он был посмешищем на курсе и не вылезал из нарядов, но его патриотического духа хватило бы на целый взвод. - Вот сейчас они придумают нечто такое, что опрокинет вардов в океан и война закончится.
- Ты говоришь, как проклятые проповедники у нас в казарме. Противно слушать. - прошипел Даб, маленький и кругленький, словно колобок, он вырос в долинах Кола, любил лошадей и хорошо играл на гитаре, скрашивая наши тоскливые вечера в казарме. Служить он не хотел, и дома, долго прятался от коменданта, пока однажды не напился в кабачке и не проснулся уже на призывном пункте.
- Лучше бы они придумали, как нам остаться в живых.
- Прекратите, - довольно громко воскликнул Гум: - Вы не патриот!
Есть такие люди, которые всегда говорят громко, чтобы их заметили. Гум очень хотел стать героем. Он не пил, не курил и никогда не был женат.
Адмирал оглянулся. Ему было плохо нас видно, стена, у которой мы стояли, почти не освещалась.
- Эй, тихо там! - прикрикнул он: - мешаете!
- Заткнитесь, патриоты хреновы - прошипел Гор, самый старший из нас. Ему было сорок лет, и он решил, что в первом же бою, прострелит себе ногу, чтобы демобилизоваться.
- А то сейчас отправят нас на передний край. Глотнем водички по самую макушку.
Мы устали и ужасно трусили. Вырванные из привычной жизни, сугубо штатские люди, мы попали на трехмесячные офицерские курсы благодаря тому, что закончили гимназию. Была объявлена повальная мобилизация. Выпускников военно-морской академии не хватало. Дети из богатых и знатных дворянских родов не торопились на передний край. Они старались остаться в столице или в хорошо защищенных крепостях внутренней линии обороны. Нас они презирали и считали людьми второго сорта. В десантные операции старались бросать выпускников офицерских курсов и набранных на службу крестьян. Рядовые должны были уметь стрелять, колоть штыком и пользоваться абордажным кордом. Офицеров учили фехтовать, стрелять из всех видов оружия, гонять солдат в атаку, бегать по полосе препятствий и кидать ручные бомбы. Нас тренировали злобные офицеры инвалиды на маленьком острове, продуваемом всеми ветрами. Потом нам выдали старую форму без знаков различий, сухой паек на неделю и отправили на войну. Неделя на перегруженном десантном корабле, всего две остановки в походе, условий никаких, спали по очереди прямо на полу, в нужник записывались с утра, чтобы попасть к вечеру. Огромная военная машина требовала все больше солдат и офицеров. С отдаленных островов на старых, кое-как отремонтированных кораблях, нас везли, словно сардин в банке. Говорят, некоторые умирали по дороге. Мы были грязные, голодные и не хотели воевать. Все кроме Гума. Он хотел получить орден. Я хотел вернуться к жене и детям.