Губернатор помолчал.
— Господин Кинай, — мягко сказал он, вставая из-за стола, — мне не грозит ваше оружие. Вы не сможете даже поцарапать меня, и не потому, что меня охраняют айлльу. Я намеренно не велел обезоружить вас. Подайте мне ваш меч.
Ниттаец, решив, что его уже не спасет ничто, кроме абсолютного повиновения, деревянным движением потянул за рукоять. Тускло блеснуло полотно клинка.
— Его имя Нейттар-йири, — прошептал Кинай. — Рассекающий камень.
Рэндо взвесил меч в руке: тот оказался тяжелым, куда тяжелее, чем Солнцеликий, фамильный меч дома Хараи. По виду Ллиаллау никак нельзя было сказать, что он способен сражаться, но это впечатление обманывало. Господин Кинай был на одну восьмую айлльу, а их кровь давала человеку, помимо прочего, еще и большую физическую силу.
— Я хочу, чтобы вы отправились к господину Лодаю, — сказал губернатор.
Ллиаллау взмахнул ресницами.
— Передайте, — Рэндо помедлил, разглядывая лезвие Нейттар-йири, — что если он не оставит свой замысел, в день своего приезда я прикажу казнить всех мужчин дома Лодай, которые смогут поднять этот меч.
Ллиаллау приоткрыл рот. Руки его дрожали, дыхание сбилось. Он сидел на подогнутых коленях, глядя на уаррца снизу вверх, словно собака.
— Еще передайте, что я слышал все слова, которые знатные семьи Ниттая сказали против Данакесты. Через неделю, когда я приеду навестить господина Лодая, я желаю видеть рядом с ним господ из домов Эйрай, Рият-Лоана и Гесенай, искренне раскаивающихся. Кого именно и в чем, они знают сами. В ином случае их постигнет та же прискорбная участь.
Глаза Ллиаллау, казалось, стали вдвое больше, чем были.
— Господин Харай… — от ужаса в речи щеголя прорезался акцент, — господин Хараи, золотой, сияющий, смилуйтесь над рабами…
— Рабов здесь нет, — сказал Рэндо с долей усталости. — Я забочусь о подданных государя. К тем, кто объявляет себя врагом Данакесты, я беспощаден так же, как милостив к верным. А засим приглашаю вас, господин Кинай, со свитой воспользоваться сегодня моим гостеприимством…
Губернатор набил трубку и замкнул простенькую огненную схему, выжженную на ее чаше. Многие находили, что магический огонь портит вкус табака, и лучше пользоваться серными спичками, но Рэндо решительно не чувствовал разницы.
Он стоял на веранде, глядя, как последние отблески заката догорают над лесом. Звезды уже зажглись в небе, ветер стал холодным и все усиливался. Хараи сменил мундир на белый полотняный костюм и немного зяб; впрочем, эта прохлада была приятной. Выдайся ночь чуть более сырой, раны бы разболелись… Рэндо подумал, что в Метеали, приморском городе, все ночи будут сырыми.
«Я старею?» — удивился он. Тело его оставалось, как прежде, сильным, разум — острым и гибким, но подобные чувства прежде были ему незнакомы: ему предлагали власть, почти что просили принять больше власти, чем он имел прежде — и ему хотелось отказаться. Неужели только из-за дурного климата Метеали? Как глупо.
«Должно быть, меня протежирует госпожа Моль, — подумал он исключительно затем, чтобы напомнить себе: — я не могу ее разочаровать». В переписке с таинственной государственной дамой из Кестис Неггела губернатор Хараи состоял еще с тех пор, как был майором в действующей армии, и до сих пор не знал, кто скрывается под этой пренебрежительной кличкой. «Какая дама способна так над собой смеяться? Эррет? Старшая Сестра?..» Бесцельные мысли сплетались с трубочным дымком и шорохом камышей, звезды светили. Во флигеле, где жили слуги, все еще шумели по какой-то надобности, обычные лошади испуганно ржали, чуя запах хищных демонических лошадей в другой конюшне, но все эти надоедливые звуки оставались вдалеке и не нарушали ласкающей мягкой тишины, покрывалом облекшей веранду.
«Ллиаллау, — думал Рэндо, — заботится о болване Илмею. Если бы он не донес сегодня, мне бы действительно пришлось перевешать всех Лодаев мужского пола. Надеюсь, что не придется. Публичная казнь заговорщиков и их публичное раскаяние произведут на горожан одинаковый эффект, но неужели мои дорогие заговорщики предпочтут первое? Ллау мудр как змея…»
С этой мыслью Рэндо обернулся на звук шагов.
За его спиной в дверном проеме стоял маленький ниттаец.
Красные волосы Ллиаллау были распущены, драгоценности сняты, тонкокостное тело облачено лишь в пару слоев алого шелка. На взгляд уаррца наряд подходил и для торжественного выхода в свет, но Рэндо понимал, что медноволосый щеголь готовился ко сну. Смутный свет угасающего вечера выделял из тьмы бледное лицо и тонкую руку, касавшуюся откоса двери.
— Рэндо, — тихо сказал он, — я не побеспокоил тебя?
— Нет, — ответил тот, мысленно присовокупив: «о хитрое создание». Когда Ллау менял цель или образ действий, то сам менялся вместе с ними — порой до полной неузнаваемости. Иногда Рэндо жалел, что ему так и не удалось увидеть Ллау в ипостаси воина: фантазии не хватало представить этого нежного интригана на поле битвы. Трусом он бы себя не выказал, в этом губернатор мог поклясться…
Он был великолепен. И сейчас, полураздетый и расчесанный для сна — в особенности, о чем прекрасно знал.
— Ллау, что ты здесь делаешь? — спросил Рэндо; прозвучало это вполне дружелюбно, потому что он, не видя надобности сдерживаться, откровенно наслаждался созерцанием господина Киная в ночном уборе.
— Я… чувствую тревогу, — признался тот; нежно очерченные ноздри вздрогнули, дыхание казалось чуть учащенным. Ллау приблизился на полшага, точно его охватило желание укрыться от тревог в объятиях могучего уаррца.
«Бесы и Бездна! — с улыбкой подумал тот, — неужели господин Кинай явился еще и за этим?» Ллиаллау был его любовником в те годы, когда Рэндо служил военным комендантом Ниттая, и именно с тех пор семейство Кинай поминало его в своих молитвах. Но прошло много лет…
Господин Кинай смотрел на него со странным выражением; внезапно вспомнилось, что он не вполне человек. Только на семь восьмых… Ненамного младше Рэндо годами, он выглядел так, словно находился в расцвете юности.
— Тревогу? — спросил Рэндо. — За меня?
Ллау улыбнулся краешками губ.
— О тебе я чувствую только заботу, — сказал он. — Ты слишком могущественный.
Губернатор хмыкнул в легком смущении и положил трубку на подставку. Прямолинейность Киная была сродни броску тропической змеи.
— Что же тогда?
Ниттаец склонил голову к плечу и сплел пальцы у горла. Он едва заметно дрожал под ветром, и это тоже была часть игры: хрупкое тело так и взывало «обними меня!» Рэндо подумал, что, пожалуй, рад видеть господина Киная. Почему бы и нет? Хотя бы затем, чтобы Тайс изошел желчью от ревности. Впрочем, торопиться ни к чему…
— Рэндо, — проговорил человек на семь восьмых, медленно приближаясь к нему. — Ты в самом деле прикажешь казнить заговорщиков? Всех? И… Рият-Лоана, и Гесенай?
— Это мой долг. Но я помилую их, если они раскаются. Не стану никак наказы…
Губернатор не успел докончить фразу.
То, что случилось, произошло так быстро, что даже выучка боевого мага не позволила Рэндо различить движения.
Мелькнули тени, колыхнулся воздух, скрипнули под ногами доски.
Мороз подрал по хребту.
— Бесы! — выдохнул губернатор, невольно вжавшись спиной в колонну.
Едва переведя дыхание, Рэндо ощутил испуг и злость, потому что восьмая часть крови айлльу дала ниттайцу возможность не только издалека заметить серебряный вихрь, но и сделать попытку сопротивляться.
Вихрь прокатился через всю веранду; яркое серебро смешалось с багрянцем. Пол дрогнул от тяжелого удара, блеснуло лезвие, чья-то рука ухватила рукоять, выдернула, выронила, когда другая рука с коротким замахом хлестнула по лицу, раздался нечленораздельный вскрик, на некрашеное дерево закапала кровь.
— Бесы, — повторил Рэндо, уже не в воздух, а вполне по адресу.
Шипение и рык были совершенно нечеловеческими.
Уаррцу потребовалось не более трех ударов сердца, чтобы растерянность сменилась гневом. «В бою, — мелькнула саркастичная мысль. — То-то я думал, что не видел Ллиаллау в бою…»