— Странное какое, — говорю я. — Откуда оно здесь?
— Старица. Бердь отошла, — говорит Андрей.
— Давно?
— Никто не помнит.
— А почему оно «Черное озеро»?
— Наверно, оттого, что всегда в тени.
— Оно глубокое?
— Мужики рассказывали, что на вожжах гирю в него спускали. С лодки. И дна не достали. Может, обманывали.
Андрей улыбнулся:
— Нам в детстве именно эта деталь нравилась. Необычностью. Сами его мы не мерили. Боялись. Слишком вода холодная, не прогревается.
Мы идем к берегу, и озеро для меня уже одушевлено подробностью.
Юрка с Андреем оторвались от меня, остановились на берегу, навалившись на палки, и смотрят вниз.
Я подъезжаю к ним боком, боясь крутизны.
— Что там? — спрашиваю я. — Заяц?
— Спуск понравился, — смеется Юрка.
Сознание с мгновенной готовностью падает вниз, сердце исчезает, и откуда-то берется тихая тоска.
— А ведь когда-то я, — говорит Андрей, — отсюда спускался.
И это звучит так нелепо, неожиданно своей невероятностью. Юрка поднимает брови, отворачивается, с издевательским недоверием смотрит на меня. Андрей это увидел и, глядя в снег, улыбался. Мне стало стыдно.
Андрей навис носками лыж над обрывом и, постучав ими, сбил козырьки снега. Они скатились, разрушаясь, и за ними долго еще ползли язычки снежной пыли.
И я не поняла, что оборвалось во мне, осталась только тошнотная легкость. Андрей рухнул вниз. Падал он под ноги черным обгорелым пеньком, падал далеко, будто убывал до самого дна. Вдруг выскользнул из-под наших ног, словно им выстрелили из снега.
У противоположных кустов озера развернулся. Брызнул тугой веер, и Андрей плюхнулся в снег. Поднялся, долго выбивал варежку о лыжную палку, а шапка торчала из снега одним ухом.
Не глядя на нас, махнул:
— Давай.
Юрка не двигался.
— Не смей! Ты соображаешь? — А сердце опять тоскливо исчезало.
Пологим склоном Андрей поднялся вверх. Шея у него мокрая, и по ней сползал за воротник снег. Он этого не замечал.
— Не удержался, — отметил он. — Здорово, черт. Какое-то состояние невесомости. Полностью отключаешься. — Он сбивает плотнее лыжами снег и устойчиво останавливается у обрыва. — Не тот я стал, не тот… — насмешливо декламирует Андрей.
Юрка старается не встречаться с ним взглядом, пружинисто переминается на лыжах и подходит к пробитому следу. Когда исчезает вниз, мне опять кажется, будто там из-под моих ног выбрасывает его гора, как натянутая тетива. Он влетает в кусты и оседает на пружинистых ветках.
«Исхлестал лицо», — думаю я.
Юрка поднимается к нам, вбивает в снег палки и вешает на них шапочку.
— Вот скорость! Воздух, как подушка, — не пробьешь. Надеть доспехи хоккейного вратаря, и можно зависнуть. Итак, — подбодрил Юрка, — я за тобой.
— Ничего, я добрый, — ответил Андрей. — Уступаю.
И пока Юрка скатывался вниз несколько раз, Андрей так и стоял без движения. А когда Юрка внизу долго искал лыжной палкой что-то в снегу, Андрей подкатился к обрыву. Меня охватила зябкая волна холода.
— Дураки, — говорю я и тихо отъезжаю дальше от озера.
Зачем нужно падать, вываливаться в снегу, ходить с мокрыми рукавицами, когда такое солнце и легко скользят лыжи. А они…
Юрка обогнал меня, замедлил шаги и ударил палкой по березке. С нее осыпалось снежное облако и прозрачно висело в солнечном воздухе.
— Я во-о-он туда сбегаю, — сказал он, показывая на далекий маяк. — Тебя там подожду. Потом домой пойдем, — и побежал вверх по косогору.
— А где Андрей? — хотела я крикнуть и увидела его у редкой кромки ветел внизу. — Э-э, — испугалась я, когда лыжи потащили меня по склону. Я не знала, как остановиться, а лыжи все раскатывались и раскатывались. Подпрыгнув на выступившей кочке, я села и скатилась к накренившимся ветлам, глубоко разметая снег.
— Теперь и нам не обидно, — сказал Андрей, — лыжи целы?
— Не знаю. Безжалостно спрашивать сначала о лыжах.
— По глазам видно, что ноги не сломаны.
— А Юрка к маяку ушел.
— Верхом? Мы его обожмем.
Андрей повернул мимо ветел на поляну с высокими, сухо бренчащими дудками. Его лыжи ломали хрупкий валежник под снегом.
Легко идти по следу. С небольшим усилием шагнешь, и лыжи накатываются сзади невесомым скольжением. Палочки чиркали по снегу. Он здесь неправдоподобной белизны. Только изредка пятнает его шелушащаяся кора засохших ветел да лопнувшие коробочки семян.
Я смотрю на паутинную вязь ракитника, на широкие и почему-то не облетевшие листья на тонких веточках и не хочу спешить. Рядом на реденьком кусту висит сморщенная ягода.