— Вызовите ко мне Петухова, — крикнул Каромцев, выглянув в коридор.
7
Ночь была темная и сырая, капало с крыши сарая и дома, и рядом с листьев лопухов капало, волглый прохладный воздух больно входил в легкие, и Хемет прятал нос в воротник полушубка, чтобы не простудить горло и не кашлять. Подстелив под себя потник, он стоял на коленях, запахнув покрепче полушубок и поверх него плащ, под которым спрятано было ружье. Жажда покурить мучила его, но он боялся уйти из засады, чтобы не открыть себя.
Он очень устал за эти дни и ночи, но страх, и гнев, и горе так возбудили его, что он не мог спать, только яркими отрывками проносились в его воспаленном мозгу картины минувших дней и ночей: явственно слышался ему голос жены: «Ружье ты повесил на место?», сам он спрашивал мужиков, приехавших из Щучьего: «Вы не видали мальчонку — может, в Щучьем, может, в другом селе, где останавливались, — рыжего, очень рыжего мальчонку?», и один что-то вроде вспоминал, а он долго шел с ним в надежде, что тот все-таки вспомнит и скажет…
Глаза его не смыкались, и не туманилась голова (в ней точно горело и светило что-то яркое, неутомимое и беспощадное), и он довольно ясно видел очертания строений во дворе, и деревца, и близко от себя совсем четкий рисунок лопушиного листа.
Но вместе с тем мерещилось ему. Мерещилось, например, оживленное повизгивание собаки, ее сытые зевки, клацание зубов, когда она ловила надоедливых мух. Мерещилось потрескивание колес по сухой степной дороге, и дурман трав и цветов, и то, как Бегунец прянул в сторону, а он остановил коня и подошел к краю дороги и увидел в траве заморенное повизгивающее существо, облепленное жесткими упорными колючками. Он поднял собачонку, оторвал одну за другой от колотящегося худого тельца колючки и положил ее в телегу рядом с собой…
Мерещился конский топот в воровской ночи, глубокое дно оврага, натужное, почти человеческое постанывание кобылицы, наконец, жеребенок, перебирающий в путанице травы тонкими ножками. И как он берет на руки, словно ребенка, это почти утробное существо и кладет себе на плечи…
Под легким ветром качнулся лопушиный лист и окропил лицо Хемета влагой, и он встрепенулся. И тут же услышал ржание Бегунца, а потом какое-то поскребывание по ту, уличную сторону конюшни. И хлынул жар — к голове, к груди, и невыносимо было это боренье озноба и жара.
Он легко поднялся, откинул ногой потник из кустов, положил на него ружье, затем снял плащ, полушубок, живым свободным шагом пошел к забору и легко перемахнул через него, не произведя почти никакого шума.
Хемет не удивился, когда столкнулся с н и м, едва завернув за угол, не удивился, но был ошеломлен его высоким, слишком высоким ростом. Едва Хемет ударил в крепкую грудь кулаком, ничуть не поколебав ее, он понял, что уже оплошал и может оказаться поверженным, но в следующую же секунду он пружинисто отскочил, а затем головой ударил противника в живот, а когда тот, гулко ухнув, согнулся, Хемет заколотил по н е м у кулаками. Он слышал, как хрясткают скулы, и чувствовал, как он не то чтобы уступает ударам, а ждет под их каскадом момента — тогда Хемет опять отскочил и с силою ударил его ногой в пах.
Противник его упал, и тогда Хемет, все еще тяжело дыша, но без ослепления, без ненависти, понимая только, что малая долька жалости обернется против него, опустил на голову ему кулак…
Хемет вязал ему руки поясом, и даже в затихшем огромном теле врага что-то непримиримо напрягалось, и правда — он очнулся почти тотчас же, как Хемет кончил вязать ему руки. Хемет глубоко вздохнул, и ноздри уловили вместе с запахом пота, вина, грязного тела запах керосина. Это взбесило его, нет, «взбесило» — это не то, что испытал он в тот момент. Он поймал себя на чувстве, которого никогда не испытывал даже в минуты наивысшей ненависти к людям: он почувствовал жестокую власть над поверженным. Это было не знакомо ему и напугало его.
Он вывел со двора коня, с усилием перебросил тяжелое тело противника поперек хребта лошади, затем вспрыгнул сам и поехал к реке.
На середине реки, где вода дошла коню почти до шеи, темная, дышащая глубинным холодом, он почувствовал, как содрогнулось тело противника, и у него чуть не сорвалось с языка: «Не бойся, в воду я тебя не сброшу. Я только отвезу тебя подальше и отпущу».
Конский топот послышался за спиной, затем крики, и он пришпорил коня, а когда тот, отягченно ухая нутром, лег было на крупную рысь, Хемет оглянулся. Его настигали четыре всадника. Хемет отвернулся и опять стал подгонять коня. Когда его уже настигли, стали обиходить, он и не думал останавливаться.