— Уши тебе надо надрать, — сказал Каромцев. — Ты назначал встречу Токмакову?
— Какому Токмакову?
— Забыл?
А тот улыбается и кричит в ответ:
— Помню. Но вы послушайте, какая идея пришла мне в голову. К велосипеду можно приделать моторчик. Считайте, что как только оборудую — велосипед ваш!..
— Спасибо, — сказал Каромцев. — Себе ты, конечно, отыщешь яушевский автомобиль?
— А куда он денется!
Каромцев сказал:
— Ну вот что. Пора кончать с шалостями. Где у тебя списки людей?
— Сейчас. Вот ключи, откройте пока стол, — он кинул в окошко ключи. — Я только велосипед поставлю…
Каромцев читал списки, когда вошел Якуб и склонился над столом возле его плеча.
— Я эти списки, Михаил Егорьевич, неделю назад приготовил.
— Поедешь на опытное поле, — сказал Каромцев. — Решите, где разместить людей, насчет питания, определите сроки учебы. Токмаков часа два как уехал…
— Так, может, я догоню его, — сказал Якуб. — Зверь машина…
— Ты на третьи сутки догонишь его на этом звере. Отдыхай, а завтра поедешь на лошади. Понял? На ло-ша-ди! — повторил он значительно.
6
Окрисполкому выделили автомашину, драндулет из драндулетов, — колеса ее были голы, повыбиты спицы, она жалобно скрипела всеми сочленениями, когда скатывали ее с открытой площадки вагона, а потом грузили на широкую, ломового извозчика телегу; кузов был продырявлен пулями в нескольких местах, дверца одна никак не закрывалась, и Якуб все придерживал ее, пока автомобиль скатывали с вагона и водружали на телегу, а потом везли от самой станции через весь городочек к окрисполкому. С того дня он не отходил от автомобиля, к которому все, кто ждал его и вез со станции, охладели; стоило ему грузно сесть посреди двора на четырех уродливых оконечностях, он все подкручивал, подтягивал, мыл в керосине ржавые гайки и винтики, паял, в конце концов раздобыл и «обувку» — шины для колес.
Он то и дело заходил к Каромцеву, перепачканный, растрепанноволосый, и говорил пылким и неотступным, чуть хрипящим голосом:
— Позвонить надо на нефтесклад. Крайне нужен олеонафт! Вам они не откажут…
Каромцев отодвигал срочные бумаги и принимался бешено крутить телефон, бормоча:
— Не откажут… а тебе почему откажут, язви ее, машину!
— Керосину хоть бочку, хоть две. А олеонафт, это машинное масло, очень хорошее — они его больше баночки не дают. А что баночка — мне бы четверть, и то, может, не хватит. Да еще не забудьте про колесную мазь, как раз подойдет.
Договорившись, Каромцев спрашивал:
— Еще чего? — надеясь, что теперь-то он оставит его в покое.
А тот:
— Еще дяде Хемету сказать, чтобы не отказывал в подводе. Мне в депо надо свезти двигатель и привезти обратно. Да еще отливки из чугуна заказывал.
— Ладно, скажу, — обещал он, невольно, но так прочно вовлеченный этим мальчишкой в его сумасбродную хлопоту, что о ходе на попятный и думать было нельзя.
Он-таки был вознагражден, нет, просто ему стало небезразлично, когда в один прекрасный день двор исполкома наполнился грохотом, визгом, клубами смрадного шального дыма. Исполкомовский народ высыпал на двор, прибежали ребята из комсомола. И тут Каромцев услышал:
— Считайте, Михаил Егорьевич, что два автомобиля есть!
— Посчитай хорошенько, — сказал Каромцев.
— А сами посчитайте, — этот да еще яушевский. На-ай-дем!
А вскоре Каромцев собрался в Ключевку и позвонил Хемету. Тот ответил, что повозка через полчаса будет. Якуб поднялся со своего места и, не сказав ничего, вышел из кабинета. Через полчаса, завидев в окно тройку, вышел на крыльцо Каромцев и увидел: у подъезда, почти вплоть к ступеням, стоит автомобиль, так что его и не обойти, если не спрыгнуть вбок с каменной высокой ступени. А поодаль, на мостовой, стоят кони, и у пристяжных шеи выгнуты, глаза звереют, и возница накручивает на руки вожжи.
— Зверь мотор, — сказал Якуб, — в момент домчим!
Каромцеву и в голову не пришла мысль о коварстве. Оно, коварство Якуба, было облечено в многослойную, непробиваемую оболочку восторга, победы, которую принесло ему его упорство, старание. И Каромцев стоял, не двигаясь, и молчал, уже заражаясь, уже объятый его настроением, а Якуб говорил тихим от волнения голосом:
— Зверь мотор, в момент домчим.
И тут Каромцев сказал, глуповато улыбаясь:
— Хемет, дружок, нечаянный интерес мне выпадает — в первый раз на автомобиле прокатиться. — И он не заметил, то ли усмехнулся Хемет, то ли процедил что-то сквозь губы, он только видел четко, как лошади долбят копытом мостовую. Это долбание копыт, топот несущихся махом коней слышал он минуту спустя из желтой непроглядной тучи пыли, накрывшей и автомобиль, и дома по обе стороны мостовой, и гремящую где-то впереди повозку. До самых окраинных домиков ехали они в темноте пыли, как в темноте битвы, полной гула и визга схватки. И только когда выехали в степь, видел Каромцев: мелькнули в стороне оскаленные морды коней, блеснули колесные спицы — Хемет круто заворачивал повозку обратно в город.