Ветеринар молча кивнул, потом встал. Когда ветеринар ушел, Якуб просидел несколько минут, криво усмехаясь и прикачивая головой.
А через полчаса, освеженный купанием, бодрый, веселый, он возился с автомобилем и напевал тихонько, и от его мстительного чувства не было и следа. Он и думать не думал ни о какой ямщине, о Хемете и ветеринаре.
9
Три велосипеда стояло теперь в амбаре, но ни на одном нельзя было ездить: не было резины, надо было паять рамы, чинить седелки, искать ниппеля. А денег у него не было, и без того вот уж который месяц он тратил зарплату на ремонт автомобиля, покупку и обмен велосипедов.
Однажды в отчаянии он пошел к председателю окрисполкома. Тот сказал, что в смете не предусмотрено таких денег, чтобы чинить велосипеды работникам исполкома.
— Так не мне! — воскликнул Якуб, надеясь, что теперь председатель все поймет и все сделает. — Не мне. Велосипеды ведь исполкомовские!
— А откуда они взялись? — спросил председатель.
— Я купил. Который за деньги, который обменял…
— Вон что, — сказал председатель и внимательно на него посмотрел. — Но, ей-богу, — сказал он с верным сожалением, — не могу я тебе помочь.
Якуб сказал:
— Вы крестьянского происхождения. Поэтому нет у вас душевного отношения к технике. Ямщина небось все получает, — он сказал это без вызова, озлобления, просто и печально.
— Ямщина на хозрасчете, ни копейки не имеет от исполкома, — ответил председатель. — Вот придет зима — и паруси, как в прошлый год!
— До зимы далеко, — сдержанно ответил Якуб и вышел.
Постояв на крыльце, он пошел в амбар, взял худые седелки от велосипедов и отправился на усадьбу бывшего хлеботорговца. «Это унизительно, унизительно просить у него о помощи, — думал он, — но что ему стоит велеть своему шорнику отремонтировать седелки! Но если он откажет, этот лошадник Хемет, если он откажет!..» — И опять он почувствовал в себе что-то злое, мстительное, пожалуй, сейчас он не растеряется — пусть только этот лошадник откажет, и тогда чаша терпения у него переполнится, и он учинит погром в ямщине, разломает повозки, подожжет всю усадьбу! Но если даже он просто поругается с этим лошадником, и то станет легче…
Он вошел во двор и замедлился, — оглядываясь вокруг себя и видя, как чисто подметен двор, как ладно стоят рядами ходки с поднятыми вверх оглоблями, ямщики кто чистит коня, кто прохаживает, кто запрягает. Потом он двинулся к веранде и увидел там Хемета. Он, как обычно, сидел за столиком и пил чай. Он был в холщовых шароварах и рубахе навыпуск, но в жилетке, поверх кармашка которой выпущена была цепочка часов. Якуб ступил уж на крыльцо и открыл было рот, чтобы поздороваться, как во двор въехала повозка, запряженная парой. Хемет поднялся и стал чего-то ждать, но он не смотрел на Якуба. Так он стоял, пока ямщик не распряг лошадей и не поставил их стоять. Потом ямщик поднялся на веранду.
— Кнутовал коней шибко, — сказал Хемет.
— Самую малость, — сказал ямщик. — Не поспевали.
— Я вижу, — ответил Хемет, прикасаясь пальцами к цепочке, но не вынимая часов. — Никаких происшествий не было?
— Никаких, — сказал ямщик, — чека только выпала.
— Знаю, что выпала. И тяж оборвался. Ты его, конечно, связал, а теперь надо шорнику показать. Да и отдыхай с богом, — тут он повернулся и приветливо поглядел на Якуба. — Здравствуй, сынок, — сказал он. — Садись посиди.
— Я по делу, — торопливо сказал Якуб.
— Что у тебя за дело, сынок? — сказал Хемет, и в голосе его не было нетерпения и настойчивости, а глаза были спокойны и ясны.
Якуб вздохнул облегченно и сказал:
— Я принес седелки от велосипедов, дядя Хемет, — сказал он, тряхнув мешочком, в котором были седелки. — Если бы ваш шорник починил…
— Хорошо, починит, — сказал Хемет.
— Еще я вам хотел сказать, — он заспешил, — я думаю, не понадобится ли вам лак красить пролетку. Так у меня есть ведерко.
— Хорошо, сынок. Если у тебя лишку, то принеси мне лак.
Выходя из мастерской с починенными седелками, Якуб подумал: «Вот принесу лак, тогда и поблагодарю». И он с мальчишеским оживлением, почти бегом ринулся на улицу.
А Хемет в это время был в конюшне и в приотворенную дверь видел, как замедлился у веранды юноша, но он только улыбнулся и не окликнул его. Он пошел в глубину конюшни и остановился возле гнедого коренника и похлопал его по гладкому крупу. Он еще медлил, но знал, что обязательно поедет сегодня. Куда? Ему некогда было ездить при таком большом хозяйстве. На хозяйственные заботы он расходовал много сил и времени, но оставалась какая-то часть ее, которая могла быть утолена только лихой, на грани риска ездой. И когда она особенно будоражила его, он закладывал тройку, сажал в коляску жену, сам на козлы и с грохотом, колокольным звоном, гиканием мчал по главной улице городочка, в слободы и за город. Дав коням вольного бегу, он возвращался обратно, и тут-то лихость его и изящество умения достигали верха. На полном скаку влетал он в распахнутые ворота ямщины, только чудом не задев ворот, не покалечив пристяжных, головы которых стлались по-над землей.