— Что ж, — сказал Каромцев, — говорят, мир тесен. А городок и того тесней — встретимся еще. — Он протянул ему руку, и тот пожал ее молча, крепко и, отвернувшись, сел в телегу и тронул вожжи.
Каромцев не сразу двинулся хвоей дорогой, он смотрел вслед повозке. Конь шел, помахивая жидким хвостом. И Каромцеву вспомнился такой же теплый и полный светлости день бабьего лета, и лошадь у коновязи, горделиво вздернувшая голову, и седок рядом с повозкой в горделивой, спокойной позе…
Каким бы незначительным ни казалось для других его ремесло, его труд, сам он относился к нему со всей серьезностью, потому что все его действия были освящены чувством созидания, а не разрушения. И он имел гордость и чувство собственного достоинства как человек, знающий истину, что есть вечный труд и справедливость.
Каромцев подумал, что в этом познании истины и он, может быть, сыграл какую-то полезную роль, дав ему тогда посильное дело, хотя сам он лично всегда был готов делать то, что по силам, и еще то, чего он в другое, более спокойное время не осилил бы…
8
Ведь не для забавы, не для праздного катания искал, приобретал и чинил он велосипеды и автомобиль — ему нужно было что-то большее, что определило бы его интересы, его страстность по крайней мере лет на десять вперед. Он бы, наверно, не прочь был рыскать и дальше по городочку и окрестностям в поисках еще одного или двух автомобилей. Но каждый раз перед ним вставал бы вопрос: что дальше?
Ничего не приобретший в результате своих усилий, разочарованный, он, по-прежнему, однако, жаждал необыкновенного дела, ветра времени, в котором слышался бы шум моторов.
Он был в растерянности, а родители побуждали его жениться поскорей и не позорить их перед честной семьей лошадника Хемета. Но лучше других его понял, кажется, именно лошадник Хемет. Он будто бы сказал своей жене и родителям Якуба:
— Не будем спешить. У него еще горячая голова. Ему хочется удивить чудом свет. Но когда он найдет себе дело, то каждый день будет открывать ему по крохам маленькие чуда. Он поймет, что не вспышка, не натиск решают дело. Он поймет, что ремесло требует отвержения. Но он никогда не отвернется от своего ребенка — это ведь тоже одно из чудес, он и это поймет.
Отец по-своему понял слова лошадника Хемета и сказал Якубу:
— Я могу отказаться от услуг Харуна. Если ты не научился шить шапки, то, я думаю, сможешь хотя бы продавать их.
Чтобы он заменил маклера Харуна? И продавал на базаре шапки?
— Отстаньте от меня! Отстаньте!.. — закричал он. — Отстаньте, если не хотите, чтобы я сжег ваш дом вместе с шапками и картузами!.. Отстаньте! Я пойду учиться на машиниста паровоза!
Может, и вправду он думал в ту минуту, что самый надежный автомобиль не увезет его дальше, чем паровоз? Может, это было уже решение?
Отец удивленно поглядел на него и проговорил растерянно:
— Так стало быть… ты и жениться не прочь?
— Да, да! — кричал он. — Да, тысячу раз — да! Отстаньте от меня!
Отец уже не слушал его, он побежал вон из комнаты, зовя жену и крича:
— Он согласен, он женится! Будем посылать сватов! Бог вразумил его — счастье какое!..
И вот он ехал к невесте. Вез его маклер Харун.
Возницей обычно брали кого-нибудь из родственников невесты, но у Хемета и его жены в городочке не было ни одного родственника, так что и сам Хемет, и отец Якуба решили пренебречь такой мелочью. А уж самой Айе и вовсе было безразлично, кто привезет к ней ее будущего мужа.
— Харун — надежный человек, — сказал отец, подразумевая скорее всего нахальство и плутоватость парня, который, будучи возницей, легко миновал бы разные препятствия, если бы их вздумали чинить соперники жениха. Конечно, все, в том числе и шапочник, не верили, что кто-то станет поперек пути Якуба — но раз так бывало исстари, уж лучше, если жениха повезет надежный человек.
И все-таки произошла заминка, когда к крыльцу подкатила повозка (это был обыкновенный ходок, узкий, слегка прогибающийся, с плетеным длинным коробом, поперек которого положена была доска, и на ней восседал маклер Харун, а чуть позади — тоже доска поперек — место для жениха). Мол, верно ли будет с чужим человеком отправлять жениха? Тут Якуб почти закричал: