Они вставали рано, и озаренное первыми лучами солнца поле расстилалось перед ними. Они умывались колодезной водой, пили чай с сухарями и сахаром, затем подметали ангарную площадку, раскатывали по сторонам створчатые двери ангара, затем в мастерской готовили материалы и инструменты для парней, которые корпели над новым планером.
А работа над планером шла вовсю, случались, правда, задержки, когда ребята закручинились — кончилась фанера, — Горненко вдруг сказал ему:
— Что, может быть, ты знаешь?..
Он бы, наверно, ни за что не спросил, когда б не увидел его целеустремленные, яростные глаза, которыми он смотрел на Горненко. И он спросил:
— Может быть, ты знаешь?
И он кивнул решительно, хотя ничего такого не знал, кроме того, что для будущего планера нужна авиационная фанера.
— Найдем, — сказал он.
Вместе с Дмитрием и «конструктором» Вициным они отправились по заводам. Получив разрешение, они лазали на складах, в пыли и духоте, перебирали сотни листов фанеры, пока вдруг не находилась добрая фанера, неизвестно как попавшая среди бракованной. В первый же день они привезли на извозчичьей пролетке десяток листов фанеры. И опять он смотрел на Горненко с выражением готовности, уверенности в ярких, алчных глазах. Горненко только усмехнулся, а он сказал:
— Гвозди можно достать. Мы в Маленьком Городе шкуры грузили на холодильнике, чтобы заработать деньги на колесницу. А как-то вместо денег взяли гвозди…
— Ну, шкуры грузить ни к чему, — сказал Горненко. — Вот сосновые рейки нужны. Только найти, а уж мы через фабзавком договоримся.
Опять они отправились на склады, опять лазали в пыли и духоте и перебирали сотни реек и брусков, прежде чем находился нужный материал.
Вечерами, когда опустевал планедром, Дмитрий уходил в мастерскую и ложился на нары, а он сидел на порожке в тишине подступающей ночи, улыбаясь счастливой улыбкой, смотрел на звезды. Однажды он сочинил ей письмо. Он тут же и написал бы его, но здесь не было лампы, так что он сидел и повторял его про себя, а рано утром перенес на бумагу все, что сочинил вчера. Это было невероятное письмо. Только сам, наверно, он верил таким посулам, такому взлету, какой ожидался впереди. Он писал, что вот на днях он испытывает планер Вицина, и если что-то ему не понравится, то он сам возьмется рассчитывать планер, потом отправится на состязание планеристов. Там он еще кое-что уяснит в разговоре с другими конструкторами, вернется в Челябинск и сделает новый планер. А дальше — он возьмется за самолет. Ну, может быть, и не сконструирует самолет, но летать на самолетах он будет! В сущности он хочет одного — летать! Пусть она потерпит и ждет… И тут он понес хулу на городочек, не потому, что городочек сделал ему что-нибудь плохое, а только за то, что он мог остаться в нем и отмеривать череду скучных, монотонных дней и лет, пока не превратился бы в старого самодовольного старикашку, рассказывающего на завалинке разные небылицы о караванных дорогах городочка, конях, купцах и прочей ерунде. Это было как бы еще одним ударом по городочку, который кончился в его глазах окончательно…
А в мастерской тем временем полным ходом шла работа, ребята делали планер. Каждый из них, кроме неистового желания летать, имел еще кое-что: одни здорово столярничали, тут, были даже краснодеревщики; другие знали токарную работу, и знание это многим стоило нескольких лет труда на заводе. Он бы тоже кое-что смог, ведь он как-никак строил колесницу, но он не смел браться — он просто наблюдал их работу, а затем сгребал подкопившиеся опилки и стружки, нагружал ими огромный ящик и, взвалив его на плечи, тащил из мастерской и высыпал в овражек, где полным-полно было всякого лома и щепы (видать, ребята делали не первый планер и не один уж разбили). Он наблюдал их работу и иногда осмеливался выбрать брусок или рейку и подсунуть столярам, затаивал при этом дыхание, боясь, что те, оглядев бруски или рейки, отложат как непригодные.
Когда были закреплены бруски лонжерона, ему поручили подобрать и распилить фанеру, а потом он вместе с другими наклеивал ее по бокам к верхней и нижней полкам лонжерона.
Он только жалел, что не может одновременно быть и там и тут — наблюдать работу краснодеревщиков и токарей. У токарей тоже было интересно: они вытачивали стальные крепления, чтобы закрепить лонжерон к ферме фюзеляжа. Он ухитрялся и тут поотираться и подносил, когда нужно, то крепления, то подкосы.