~
понедельник, 27 июля 2015г.
Здание военной разведки МИ6,
Набережная Альберта, Ламбет, Лондон
Ожидание в кабинете, стилизованном под бункер, как обычно не улучшило настроения детектива и оправдания Антеи, что его брата внезапно вызвал к себе премьер-министр, его не интересовали. Решив все-таки не откладывать разговор, Шерлок свободно устроился на одном из стульев для посетителей перед письменным столом, закинув ноги на сиденье соседнего стула. Почти равнодушно он озирал странную обстановку кабинета с голыми темно-серыми стенами, и ловил себя на мысли, что больше не испытывает раздражения или беспокойства, какие владели им той мартовской ночью, когда он получил от брата задание втереться в круг лорда Эдена, используя его сестру. Совсем другие мысли владели им. Сейчас он спрашивал себя, а за что именно наказывает себя брат, работая ежедневно по десять-двенадцать часов в этой тюрьме. Ведь этот офис, несомненно — камера одиночного заключения, пускай и комфортабельная. Раньше такая мысль показалась бы Шерлоку забавной, теперь казалась почти трагической. Какой конкретно поступок подвиг брата так ненавидеть самого себя? То, что у него много чего на душе, уже не вызывало сомнений.
Последняя мысль заставила его сжать зубы и кулаки, но усилием воли он вновь расслабился.
В зеркалах, укрепленных друг напротив друга, отражалось только его плечо, он с любопытством, склонив голову на бок, смерил уходящий вдаль длинный коридор рекурсий: плечо во все уменьшающимся бесконечном числе повторений позабавило его, заставив размышлять над парадоксами своей жизни. Говорят, все события повторяются — сперва в виде драмы, а потом как фарс. В отношениях с братом предсказать, что станет драмой, а что обернется фарсом, невозможно. Эта мысль заставила его усмехнуться, он взял в руки чашку с кофе, которую принесла Антея. Напиток уже остыл, но он сделал пару глотков, надеясь, что хотя бы отвращение от холодного кофе заставит его почувствовать хоть что-то кроме горечи, которая захватила и выжигала кислотой, кажется всю его душу. Нужно разобраться с Майкрофтом, выяснить все раз и навсегда, а потом… Он не знал, что будет потом, Майкрофт всегда был его братом, неважно, хорошим или плохим, но он присутствовал в его жизни, и Шерлок просто не знал, каково это — не иметь брата вовсе.
Он всегда знал, что Майкрофт горазд использовать его и, не задумываясь, пошлет на смерть, если профиты от этого для страны превысят вероятный ущерб. Брат и пальцем не пошевелил, когда Мориарти затягивал на нем свои сети, ославив мошенником и убийцей, не дрогнул, посылая в смертельно опасную ссылку — все, чтобы отвести от себя риск потери репутации. Это Шерлок прекрасно понимал и даже принимал без возражений, тот ведь заботился не о себе, а о благе государства, которому служит и беззаветно предан. Другого отношения он от брата никогда и не видел. Но используя Диану в своих грязных играх, старший брат слегка заигрался. Позволил невинной девушке, не имевшей отношения к их миру, стать игрушкой в руках долбанных террористов! Возможно, похищая заложницу, Чиано действовал на свой страх и риск, но кто-то же его снабдил всей полнотой информации, и это был не только Беркут, потому что тот изначально не был осведомлен о подробностях их отношений с Дианой. И если на собственные страдания за все это время он готов закрыть глаза, то смерть Бенара и разгром у Крейга — это совсем не шутки. Диана чуть не погибла при побеге — это на совести того, кто все знал, но притворялся несведущим. Эти игры черт знает во имя чего нельзя ни простить, ни даже просто понять.
Нет, это ложь, жалкий поиск оправданий! Все эти годы он подсознательно знал, кто такой Майкрофт. Сколько было лжи! Безответственно валить на других — все это на его собственной совести, именно он причина страданий Дианы и остальных друзей. Всегда он. Монстр.
Смысла в разговоре он почти не видел: бросать обвинения, если сам он во всем виноват не меньше, чем брат? Шерлок хотел было подняться и уйти, но приподнявшись, сел на место. Стоп! Какого черта? Нет, его ли вина, что ему лгал брат? Его ли вина, что он доверял тому, кто казался достойным доверия? С какой стати винить себя за поступки других? Не слишком ли много он на себя берет? Может, самое время признать, что он всего лишь человек? Возможно, пришла пора простить себя за то, что он не совершал. С самого раннего детства он ел себя поедом за проступки других: разве он был виноват в том, что его отец допустил супружескую неверность? Тем не менее он вырос под гнетом этой вины, сформировался как личность, сознавая глубокую вину за разрушение своей семьи.
По мере взросления он все больше отдалялся как от любящих его людей, так и от общества, которое в ответ не принимало его. Но действительно ли только он сам в этом виноват? Он прикрыл глаза, перед глазами проходила жизнь: вся его деятельность в качестве детектива-консультанта — разве это не попытка оправдать свое существование? Он воображал, что им движут скука, гонор и желание поумничать, но это были скорее побочные эффекты жажды всем понравиться, поиска одобрения, тоски по обычному человеческому теплу хоть кого-то.
Два светлых периода в его жизни связано с двумя самыми важными люди — Джоном и Дианой — они согрели и приняли его таким, каков он есть. Перед ними виноват он сам, это несомненно, и он готов положить жизнь на то, чтобы искупить вину.
— Мистер Холмс, ваш брат просит прощения, но совещание грозит затянуться до вечера, вас отвезет его водитель.
Шерлок поднял голову и невидящим взглядом уставился на Антею:
— Просит прощения?.. — его глаза вдруг прояснились и посветлели. Он резко поднялся и направился к двери.
— Одну минуту, мистер Холмс, сейчас подадут машину, — Антея сняла трубку интеркома, чтобы вызвать водителя.
Шерлок обернулся от дверей:
— Не стоит, Антея, я прогуляюсь.
Жара накрыла город, превратив его в пышущую жаром печь, раскалила тротуарные плиты под ногами, дома, воздух. По контрасту — спокойно текущая в гранитных берегах река манила прохладой и свежестью. Изумительно голубой цвет воды контрастировал с бледным серовато-голубым куполом небес, равнодушно нависшем над городом. Небыстрое течение чуть морщило водную поверхность, стояло полное безветрие, убивающее всякую надежду на прохладу. Немного полюбовавшись рекой с набережной, Шерлок свернул на мост и, не торопясь, пошел вдоль парапета, выкрашенного багровой краской. Мимо сплошным потоком проносились автомобили, в неподвижном воздухе выхлопные газы висели сизой дымкой, не рассеиваясь.
Сегодня из-за жары на мосту было немноголюдно. Шерлок остановился на середине и, не обращая внимания на грязь и пыль, облокотился на парапет, оглядел воду внизу и берега, залюбовался привычным до мельчайших деталей видом. Он надеялся почувствовать привычное единение с этим городом, это помогало думать, принимать решения. Вот он — один в центре этого огромного единого организма — обширного мегаполиса; один в сердце этого человеческого муравейника. В былые времена, гуляя ли по Лондону, сидя ли в своей уютной гостиной на Бейкер-стрит, под этот неумолчный ритм он словно впадал в медитативный транс, поднимался над проблемой, которая не давалась ему, и играючи решал ее. В такие минуты ничто не имело значения, не существовало ничего, кроме четкого биения пульса городской жизни и чистого, как горняя высь, разума. Чувства и эмоции больше не имели власти над ним, он был один, но не одинок, с ним был его Лондон. Город, где он был так одинок; город, с которым он не был одинок.
Но сейчас он смотрел на чаек, лениво качающихся на воде, и чувствовал лишь как нещадно солнце печет его макушку, как першит в горле от бензиновой гари. И только.
Он постоял еще немного, но привычного озарения, похожее на почти мистическое единение, не наступало. От реки далеко внизу слабо веяло прохладой и чуть тиной. Прищурившись от солнца, он оглядел высотки по берегам, взгляд остановился на серо-зеленом здании Секретной разведывательной службы, которое он только что покинул — изумрудные стекла безобидно сверкали на солнце. Он вдруг почувствовал, как его сердце оставляет всякая злоба на брата. Наоборот, ему стало жаль этого черствого эгоиста, который обрек себя на полное одиночество. Подумать только, ради интересов государства прозябать день ото дня в тюремной камере, обеспечивая благополучие страны, в то время как большинство граждан даже не подозревает о его существовании и трудах. Отныне Майкрофт будет бороться один, он, Шерлок больше не откликнется на его призыв, он устал быть пешкой в играх за власть. Да, усталость — вот, что он чувствует, а не злость, что его использовали. И еще ему искренне жаль старого чудака.