– Нет, их было чатвера. Подымайся, пора ядати.
Он кивнул поспешно, опасаясь спугнуть неясное, что оформлялось в мозгу:
– Иди, я приду сейчас.
Она прошуршала мимо. «Чатвера»… слово знакомое, именно в таком виде слышал раньше, как и «ядати»… Стоп! На лекциях, когда готовился к карьере филолога, когда читал Веды в подлиннике… Все пошло прахом, вспоминать перестал, ибо связано с женщиной, которая так много навредила, напакостила… Но слова языка древних Вед и раньше проскальзывали в ее речи, он принимал их за диалектизмы. Конечно, всякий знает, что современный русский идет от славянского, который, в свою очередь, вычленился из индоевропейского или арийского языка, но ведь только грамматический строй сохраняется тысячелетия, более или менее не меняясь, а лексика за несколько сот лет меняется чуть ли не наполовину! Откуда же столько слов из древнейшего языка? Может быть, даже из праязыка?
Встал с трудом, поковылял в горницу. Данута разливала молоко по кружкам.
– Дана, – сказал он медленно, – у меня к тебе вопрос…
В ее глазах мелькнул испуг. Струйка молока плеснула мимо, он схватил тряпицу, протянул ей и, когда руки встретились, ощутил, как дрогнули ее пальцы.
– Вопрос, – повторил он, запинаясь, инстинктивно сменив тему. – Тебе не накладно кормить меня, здорового мужика? Ты же одна, я вижу…
Она вздохнула с облегчением. Уже увереннее вытерла лужицу, придвинула к нему чашку.
– Не тревожься, – ответила она певуче. – Когда тебя принесли, в городище так и порешили, что у меня полежишь. У других забот богато: дети, скот, фамилии. А я одна, могу за тобой ходить. Как вишь, выходила.
Вечером он долго лежал поверх одеяла. Данута, Рогнеда, арийские и древнеславянские слова, старинный орнамент… У русского языка четкие родственники в санскрите, но здесь столько абсолютно одинаковых лексических единиц! Или часть племени еще во время великого похода с Днепра, или, как пишут в энциклопедиях, арийского завоевания Индии, откололась по дороге и забрела в Уссурийскую тайгу, и с той поры живет изолированно, общаясь с внешним миром лишь изредка?
Послышались шаги, открылась дверь. Данута, на ходу расплетая косу, прошла через комнату, покосилась на него. Глаза ее и губы улыбались.
– Покойной ночи, мож!.. Легких снов тебе.
Она открыла дверь в соседнюю комнату, оглянулась, помедлила. В ее глазах вспыхнул странный огонек. С той же таинственной полуулыбкой она медленно притворила за собой дверь.
Кварк сбросил одеяло, но сердце барабанило так, что остыть не удавалось. В окна катили пряные запахи трав, хвои, горячей смолы. На дальнем конце деревни лениво тявкнули собаки. В угловое окно падал узкий лучик луны.
Уже не в силах остановиться, он слез и пошел к двери, что тянула как магнитом.
Солнце било в окна, прыгало яркими зайчиками. Он лежал в ее комнате, утопал в мехах. Медвежья шкура в ногах, медвежьи – на полу, на стенах.
Данута ласково перебирала ему волосы, журчала на ухо:
– Ты добрый. Отдыхай. Так жалко тебя, что сердце рвется. Не в болести дело, душа у тебя ранетая, чуткости в ней богато, ну вот и ранится. Ее надо выхаживать.
– Уже, – сказал он счастливо, – уже заживает. Поверь, Дана, никогда мне так спокойно и счастливо не было. Странно, но это так.
Она погладила его по голове, поднялась.
– Отдыхай! Я сготовлю снидаты, ты пока лежи.
Он пропустил мимо ушей еще одно индоевропейское словцо, означавшее завтрак, и только наблюдал, как она ловко управляется с посудой. Пышущая здоровьем, румяная и белокожая, с темными соболиными бровями и четкими классическими чертами лица, огромными всепонимающими глазами, она вызывала щемяще знакомое чувство. Фрески на стенах Софийского собора, древнерусские иконы, что-то еще полузабытое, древнее.
Но впервые не было нервного напряжения при столкновениях с непонятным. Впервые никуда не спешил, ничто не висело над ним, никто не требовал бросить все срочное и делать сверхсрочное. Неужели, чтобы обрести спокойствие души, необходимо попасть в самую глубину Уссурийской тайги?
С улицы несся мальчишеский крик. Мимо окон промчалась целая ватага.
– И не надоест им, – заметил он.
Она коротко взглянула в окно, и он удивился печали на ее лице.
– У тебя детей не было? – вырвалось у него, и тут же пожалел.
Она ответила, помедлив:
– Были.
Ее руки, как поршни, размеренно месили тесто.
– Прости меня, пожалуйста.
– Не за что, – ответила она грустно. – Такова уж наша суть, хочется детей ще и ще. Для них жием.
Он поднялся, достал воды из колодца, умылся. Прибежала соседка, бойкая, смешливая, вежливо поздоровалась и затараторила, кося любопытным глазом на Кварка: