Андрей Ветер
ДАЛЁКИЙ ВЫСТРЕЛ
Последнее время старик совсем не разговаривал. Он молча сидел на рассохшемся стуле и смотрел в окно бесцветными глазами. Он всегда усаживался таким образом, чтобы в окне не виднелись заборы и постройки, чтобы только сосны и заснеженные верхушки гор отражались в его зрачках.
Он умер в первый день зимы, и его похоронили на следующее утро. На могилу поставили небольшую доску с овальным верхом, на которой чья-то рука криво вывела: «Здесь покоится Кожаный Док Эллисон. Умер в 1915 году. У него нет родных. Пусть Бог не оставит его».
НОВАЯ ЖИЗНЬ (1860)
Бак Эллисон остановил коня в самом начале широкой пыльной улицы и осмотрелся. На просохшей после вчерашнего дождя дороге застыли глубокие следы повозок и конских копыт. Большинство домов по обе стороны улицы походили на дощатые ящики, украшенные вывесками и надписями, выполненными прямо на стенах. Временами ветер порывисто поднимал с земли обрывки бумаги и тащил их от дома к дому, чтобы прилепить их на какой-нибудь потрескавшийся столб или на покосившийся забор скотного двора.
Эллисону недавно исполнилось двадцать пять лет, но суровый (если не сказать тяжёлый) взгляд из-под сведённых бровей и смуглость лица, которого много дней не касалась бритва, делали его старше. Длинные тёмные волосы, стянутые у висков тонкими полосками сыромятной кожи, опускались на плечи из-под пушистой шапки, украшенной горстью беличьих хвостов и большим орлиным пером. Мягкая замшевая одежда с бахромой вдоль швов на рукавах и штанинах потемнела от бессменной носки и не могла похвастать былой красотой, лоснясь во многих местах. Судя по остаткам бисерной вышивки на спине, куртка некогда предназначалась для праздничных выходов, но теперь стала повседневной.
Прислушавшись, Бак Эллисон услышал заливистый детский смех. Смех доносился из-за кустов, росших вдоль забора, который обрамлял единственный в городе особняк. Бак повернул коня и приблизился к ограде. Во дворе, прячась в тени раскидистого дерева, холёный мужчина с прилизанными волосами сидел на качелях и громко фыркал. Перед ним смеялась и повизгивала девочка лет восьми-десяти. Она всеми силами пыталась напоить господина из большой стеклянной посудины и вся трепетала от восторга, когда вода проливалась мимо его пухлого рта на красивый шёлковый халат. Мужчина хихикал, отряхивая халат руками, но маленькая шалунья сию же минуту вновь плескала из склянки.
Бак наблюдал, никем не замеченный. Сцена заставила его улыбнуться, и озабоченность, похоже, сошла с его загорелого лица. Девочка прыгала, поджимая одну ножку, и кружилась на месте. Её пышное белое платьице то и дело вспыхивало кружевами на жарком солнце.
– Дядя Бен! Вы должны играть взаправду! – переливался её голосок. – А вы никак не хотите, вы не пьёте, а лишь брызгаетесь!
В очередной раз облитый дядя Бен спрыгнул с качелей и пошёл в дом. С него текло. Девочка заняла его место и принялась раскачиваться, поджав под себя ножки в туфлях с голубыми бантами. Внезапно её смех оборвался. Она спрыгнула с качелей и направилась прямо к изгороди, за которой сидел на лошади Бак. Он мог поклясться, что девочка не могла его разглядеть сквозь густую листву, да и солнце било ей прямо в глаза. Но белое платьице подошло к нему почти вплотную. Девочка отодвинула тяжёлую зелёную ветвь, чтобы лучше видеть, и внимательно осмотрела человека на лошади. От него пахло дымом и чем-то ещё терпким.
– Папа говорит, что мы здесь не любим незнакомцев, – строго сказала она, не отрывая взгляда от Бака. Он не шевелился, но лошадь его, будто бы возмущаясь таким нелюбезным обращением, помотала косматой головой и фыркнула.
– Почему вы так смотрите на меня? – Девочка заслонилась рукой от солнечных лучей и сощурилась. Перед ней был человек из тех, какие никогда не осмеливались появляться в её доме. Она часто видела в городе людей, похожих на этого, их называли охотниками и следопытами. Они всегда выглядели грязными, бедными и усталыми, но вели себя независимо. Этот незнакомец чем-то отличался от них, но чем? Своим детским чутьём девочка безошибочно угадала в нём дикость лесного оленя, к которому никак нельзя подойти, чтобы погладить по нежной шее. От этого человека веяло необузданностью и хищной силой. Но он не пугал девочку, несмотря на свои ужасно длинные волосы, не соответствующие привычному облику мужчины, и тёмные руки, покрытые царапинами.
– Почему вы смотрите? – спросила она опять.
– Я не могу ответить тебе, потому что я не знаю ответа, малыш. Я просто смотрю. – Бак Эллисон склонился, чтобы заглянуть девочке в глаза, и его окатило свежестью забытого детства.
– Я не малыш, – топнула ножкой она. – Я леди.
– Хорошо, леди…
– Лиза! – позвали из дома, и в дверном проёме промелькнула полная негритянка в переднике и чепчике. – Все садятся за стол!
– Тебя зовут, леди-малыш, – сказал Бак и поднял ладонь в прощальном жесте. Улыбка не сходила с его лица. Девочка без видимой охоты повернулась и уходить медлила.
– Лиза!
– Малыш, – сказал Бак, – возьми это! – Он быстро, сам не зная для чего, развязал тесёмку на шее и снял какое-то украшение. Он не смог дотянуться до руки девочки и перебросил его через кусты. – У меня нет лучшего подарка. Возьми это.
Он помахал рукой. Лошадь послушно тронулась и повезла его вверх по улице. Лиза сделала реверанс и шаловливо послала вслед уезжающему всаднику воздушный поцелуй. Она нагнулась и подняла из травы оставленный подарок. Это оказалось индейское ожерелье из четырёх параллельных ниток, на которые были нанизаны гладкие продолговатые костяшки с красовавшимися между ними крупными синими бусинами.
– Благодарю вас, сэр, – прошептала она и побежала в дом, пряча подарок за спиной.
Бак спрыгнул на землю перед кособокой конторой Дрейка, которая ютилась возле двухэтажного здания почтовой станции. Вдоль улицы стояли четыре огромных грязных фургона с брезентовыми покрытиями. Чуть в стороне сгрудилось около десятка вонючих коров, виднелись навозные пятна. Худой юноша с серо-зелёным лицом сидел на пыльных тюках и свёртках, сваленных у стены почтовой станции, и прижимал к груди костыли. Бак отбросил длинные косы за спину и направился в контору.
При звуке скрипнувшей двери мистер Дрейк (он сидел за квадратным канцелярским столом, опустив коротко стриженную седую голову) вскинул брови. Мутные солнечные лучи пробивались сквозь пыльные окна и падали на его впалые щёки.
– Бак, дорогой мальчик, – поднялся Дрейк из-за стола навстречу вошедшему и рассыпал какие-то бумаги. – Я заждался… Люди давно бы отправились в путь, но лопни мои глаза, если кто-нибудь возьмётся вести такой крохотный караван…
Дрейк обнял Бака за плечо и отвёл в угол.
– Дело даже не в обозе, Бак, – он понизил голос до едва слышного шёпота. – Скажу тебе честно: эти переселенцы – мормоны. Понимаешь? Они, видишь ли, не в ладах со всем светом. Одним словом, они уже успели попасть в передрягу, и никто не желает проводить их до Ларами. Я рассказал им про тебя, и теперь они могут надеяться только на тебя.
Стулья в комнате были заняты тихими бородатыми людьми, которые выглядели измученными, носили сильно изношенные пыльные рубашки, застёгнутые, правда, на все пуговицы до самого верха. Они грустно улыбнулись Баку сквозь свои бороды, но их улыбки тут же растаяли и фигуры снова превратились в печально-молчаливые силуэты на солнечных стенах.
– Мы ждали тебя дня два назад, – как бы с укором покачал головой Дрейк, – ты опоздал.
– В городе время определяют по часам, – ответил Эллисон, – на равнинах его измеряют собственной жизнью. Я сказал, что я приеду, и вот я здесь. Если бы поторопился, то сейчас лежал бы на излучине Молочного Ручья без волос.
Дрейк понимающе сдвинул брови, явно ожидая увлекательного рассказа, но Бак замолчал. Он сел на корточки, положил ружьё на колени и прислонился спиной к двери, устремив глаза на присутствующих.
– Вот этих людей надо вести?
Дрейк засуетился. Он принялся объяснять, что мормоны очень торопились, потому что рассчитывали нагнать возле Ларами большой обоз до Солт-Лэйк-Сити. Главный в их группе, назвавшийся Брэккетом, наиболее опрятный, но тоже изрядно помятый, держа широкополую шляпу священника в руках, сказал, что они слышали много лестных слов о Баке. Они желали выехать по возможности скорее, дабы успеть воссоединиться со своими братьями по духу и дружной семьёй продолжать ехать до славного города на Солёном Озере.