– А что же вы ждали от них? – смеялись бородатые трапперы в старых замшевых куртках с жирными пятнами и потёртыми локтями. – Может быть, вы полагали, что дикари придут сюда в чёрных сюртуках пить с вами кофе и играть в бридж?
Кто-то из Колорадо рассказывал, что банда краснокожих угнала скот из ранчо на Угольном Ручье и после этого дерзко напала на лагерь переселенцев. Всё это чуть ли не на глазах жителей Денвера! Затем индейцы перебили небольшой караван. Горожане привезли в Денвер несколько изуродованных трупов и выставили их напоказ, и все ходили пялиться на обезображенные тела, кричали, собирались толпами, требовали немедленной мести и для чего-то фотографировались на память возле покойников. Лэсли-Таун тоже шумел. Летний зной клубился вместе с табачным дымом под потолком салуна. Жужжали назойливые мухи. Кто-то хрипло выкрикивал невнятные призывы и размахивал над головой флагом.
Проходивший через город отряд кавалеристов поведал возмущённым и обеспокоенным согражданам, что лагерь Опалённых Бёдер был здорово потрёпан солдатами. Теперь же генерал Мичел собирал различные группы краснокожих в районе Коттонвуд. Затем стало известно, что вместе с Лакотами Мичел пригласил зачем-то и индейцев племени Поуни, с которыми Лакоты никогда не ладили. Из-за этого на месте переговоров едва не произошла схватка между враждебными племенами. Кто-то из окружения генерала сказал, что он пытался прыгнуть выше собственной задницы, усаживая Поуней и Лакотов за одним столом. Тогда Мичел пришёл в ярость и потребовал, чтобы все дикари немедленно убрались прочь.
– Мы не хотим уезжать, – сказал один из вождей Лакотов. – Мы не желаем вести войну, но на нас уже напали солдаты. У нас много убитых. Мы – Опалённые Бедра и хотим дружить с белыми. Но если мы уедем от вас, никто не остановит солдат, когда они придут. Они снова станут убивать наших женщин и детей. Длинные Ножи не отличают тех, кто на военной тропе, от тех, кто живёт в мире. Дайте нам белых, которые смогут объяснить солдатам это, когда те придут стрелять.
Мичел направил на краснокожих пушки и велел им уйти как можно дальше от дороги, по которой ходили обозы, словно это было залогом безопасности.
Краснокожие впали в раздражение. Поселенцев становилось слишком много, и им было наплевать на подписанные с племенами соглашения. Слухи накатывались волнами, и никогда нельзя было сказать наверняка, новое ли это известие, или кто-то до неузнаваемости переврал какое-то старое сообщение. Но было очевидно: краснокожих сильно разозлили.
Скопление всадников напоминало чёрную бурлящую воду, от которой густо поднимался пар в ноябрьскую ночь.
– Почти пять часов утра, сэр, – доложил ординарец громадному полковнику.
– Думаю, успеем ко времени. – Полковник поманил пальцем проводника-индейца и спросил: – Далеко ли ещё, Джек? Учти, что мне Белая Антилопа и Левая Рука нужны спящими. Нам не нужно, чтобы они проснулись, понимаешь ли ты это своей тупой кочерыжкой? Долго ещё?
– Близко, – ответил скаут. – Надо ходи тихо. Волк выть – собака слышать, как волк выть, и тоже выть. Индеец слышать собака и смотри внимательно. Если слышать чужое, бежать совсем. Индеец бежать, его не догнать. Осторожно ходи надо, очень тихо ходи…
– Послушай, Джек, – засмеялся мрачно полковник, – здесь шесть сотен человек, как могут они тихо шагать? Лошади храпят, оружие гремит. О чём ты говоришь мне? Не нужно обманывать. Если Чёрный Котёл или Стоящая Вода, да мне плевать, кто именно, застукает нас, я тебя выпотрошу. Клянусь, я давно не лакомился филейными частями краснокожих… – Он ткнул револьвер индейцу в лицо. – Если ты вздумал надуть меня, я на ужин сожру тебя с потрохами.
Подъехал старый следопыт-мулат Джим Беквурт.
– Мистер Чивингтон, – заговорил он увядшим голосом, – верьте этому парню. Джек доведёт нас. Это я уж совсем плох стал, след потерял.
– Да уж, Беквурт, на кой чёрт я тебя взял, старого хрыча такого? Проку от тебя, как от сырого пороху. – Чивингтон пришпорил коня. – Джек, давай быстрее, краснокожая тварь!
В шесть утра кавалеристы и пехота остановились.
– Джентльмены, – подъехал полковник к офицерам и откашлялся, – мы взяли на себя большое дело. В грязь лицом нельзя ударить – ставки слишком велики… За этим холмом нас ожидает слава и почёт, если ничто не поколеблет нас. Мы с вами внесём сегодняшний, двадцать девятый день ноября в историю нашей страны. Соберите волю в кулак, джентльмены, бейте все, что попадется вам на глаза. Пощадить сегодня дикарей – значит оставить другим работу на завтра. Отстреляйте эту падаль до конца, чтобы не слышать никогда варварского зловония. Пленных не брать. Женщин и детей для вас не существует сегодня, и вы не имеете права забывать об этом. Весь лагерь – мишень. Помните, что дети завтра превратятся в воинов. Из гниды вырастет вошь! С Богом, господа!
Офицеры погнали своих коней к эскадронам, и вскоре солдатская масса растеклась вширь, делясь на три живых бесформенных тела. Большая группа направилась прямо к табуну индейских пони, чтобы сразу лишить дикарей возможности быстро отступить. Тут же послышалась беспорядочная пальба и разбойничье гиканье. Кавалеристы бросились на спящую деревню, от которой их отделяло лишь узенькое песчаное русло обмелевшего и заледеневшего ручья. Снега было немного, он не затруднял бег армейских коней, и солдаты надвигались, подобно стремительному тёмному дракону.
Прорвавшись сквозь поднявшийся дым первого нестройного залпа, кавалеристы очутились возле самого ручья. Теперь ясно и близко нарисовались в сером воздухе конусные жилища, припорошённые белым, и заметавшиеся между ними фигурки. Их становилось больше с каждой секундой, этих перепуганных человечков. Посередине деревни неожиданно взвился большой американский флаг и вздулся на холодном ветру красными полосками.
– Боже, это правительственные Шайены, мирные то есть…
Этот одинокий удивлённый возглас растворился в топоте копыт. Разбираться оказалось уже не время. Свистели пули. Кони мчались сквозь пороховые клубы, нависшие над ручьём.
Эрик Уил, двадцатилетний волонтер, оказался в числе первых, кто влетел в серое сонное стойбище индейцев. В нескольких футах от себя он увидел громадную, как ему показалось, нечеловеческих размеров фигуру кричащего Чивингтона, к бороде которого примёрзли несколько капель слюны. Полковник размахивал над головой револьвером, и оружие выглядело смешной детской игрушкой в его руке.
– Что это за чучело? – прорычал Чивингтон, указывая вперёд.
– Сэр, это, кажется, Джон Смит. Правительственный переводчик! – крикнул кто-то в самое ухо полковнику.
– Какого чёрта он тут…
– Как вам известно, сэр, это не враждебные Шайены. Им выделили переводчика и ещё каких-то двух торговцев, – торопливо объяснил майор Энтони, сдерживая резвого коня.
– Тут и другие белые есть?
– Точно так.
– Скоты! Ублюдки! Разве можно так воевать?! – гаркнул Чивингтон. – Как его? Джон?… Эй, дядюшка Джон, будь ты сто раз проклят!
Испуганный до смерти человек с поднятыми руками бежал к солдатам.
– Дядя Джон, дуй сюда! – кричал хрипло полковник и гнал коня к Джону Смиту, стреляя поверх его головы в мягкую стену индейского жилища.
– Господа! – приблизился запыхавшийся переводчик. – Что вы творите? Тут женщины…
Он упал без сил на снег.
– Дядя Джон, ковыляй на тот берег, – отрезал полковник, – тут тебе не место. Переводить не придётся.
Оглушительно стучали лошади вокруг. Эрик Уил снова тронул коня. Он видел, как другой отряд обходил деревню слева по противоположному берегу. Небольшая группа кавалеристов неслась также по руслу ручья, преследуя убегавших людей. С берега по лагерю стреляли пехотинцы. Воздух трещал и лопался. Эрик вскинул карабин и выстрелил пару раз наугад. Его лошадь перепрыгнула через неподвижное голое тело, затопталась на месте и перекосилась неожиданно набок, дрыгая ногами. Эрик успел высвободить ноги из стремян и покатился на припорошённую твёрдую землю. Животное сильно хрипело и тряслось, в горячем трепещущем брюхе его торчала стрела. Мимо проскакали бывалые солдаты, держа винтовки наготове. Один из них пустил коня на индейскую палатку, но конь не слушался, брыкался, затем всё-таки шагнул на кожаную стену и с хрустом завалил её, едва не упав вместе с хозяином. Шесты обломились и распороли в двух местах кожаное покрытие. Кавалерист торжествующе засмеялся, услышав из-под рухнувших на землю шкур и шестов чей-то жалобный вскрик. Эрик зашагал мимо жилищ. Повсюду уже валялись трупы, темнела кровь, стремительно пролетали тени солдат. Индейцы спешили уйти на дальний конец лагеря. По услышанным репликам Эрик понял, что они рыли на излучине в вымерзшем русле траншеи, чтобы скрыться в них и отстреливаться. Он посмотрел на реку. По песчаному дну дружно шагали пехотинцы, посреди них ехал верхом полковник и яростно кричал что-то. Слова его уносились ветром и перекрывались выстрелами. Иногда панорама затягивалась густым дымом. Эрик Уил постепенно добрался, обходя неподвижные тела, до того места, где он видел недавно поднятое американское знамя. Флаг лежал, втоптанный в грязный снег, вокруг в большом количестве были набросаны люди. Возле ног Эрика скорчился старый морщинистый индеец с восковым лицом. Его руки прижимали к окровавленной рубашке, от которой ещё шёл пар, щупленькое тельце грудного ребёнка, посиневшее на морозе. Слева от Уила толпились солдаты и со смехом наблюдали, как разгорячённый бородач выдёргивал из цепких рук какого-то мертвеца ярко расшитое покрывало. Подскакал всадник в охотничьем наряде и сверху осмотрел убитого.