Серый ветер разбрызгивал по лицу мокрый снег.
Бак зашёл в торговую лавку и приобрёл там на все деньги два мешка маиса и муки, затем взобрался на своего стареющего жеребца и поскакал в сторону Дэдвудского ущелья.
Дорога до агентства Стоящей Скалы, куда держал путь Бак, чтобы повидать своего сына, прошла спокойно, ничто не потревожило бородатого человека, никто не выехал ни разу в боевом облачении, не появились на укатанной дороге дикие звери. Деревья стояли на склонах тихие и печальные. Временами Бак слышал отдаленные отзвуки песен, но не обращал на них внимания. Он привык к тому, что отдельные родовые группы в последнее время удалялись подальше от селений белых и дни напролёт плясали, забыв об окружающем мире. Они пели и, плотно укутавшись в полинявшие одеяла, ритмично двигались по кругу, составляя громадные хороводы и пугая своими танцами Бледнолицых.
В форте Йатс Эллисон увидел Джеймса Маклафлина, который занимал пост правительственного агента в резервации Стоящая Скала. Рядом стоял его помощник Джек Каригнан. Бак был мало знаком с ними, но пары коротких встреч ему хватило, чтобы он стал объезжать их стороной.
– Не люблю я этих мужчин-скво, – проворчал Маклафлин, бросая косой взгляд на Эллисона.
– Его скво давно погребена на Кроличьем Ручье, майор, – сказал мрачный траппер, сосавший погасшую трубку и подошедший к агенту, чтобы прикурить. – Кожаный Док редко навещает племя. Сын его вырос и в помощи не нуждается.
– Так у него сын? Сю?
– Да, отчаянный малый, если я понимаю что-либо в краснокожих. Сын Белой Травы. Держу пари, что он будет первым, кто поедет за Коротким Быком и Бьющим Медведем, если они надумают воевать. А дело может и так ведь обернуться? Пляска-то не из простых…
– Эта пляска с ума меня сведёт! – Маклафлин сплюнул и выпустил сочную тираду проклятий в адрес всех Лакотов.
Пляска Духов, охватившая равнины, уже почти год беспокоила белое население. Фермеры затаились в ожидании новой индейской войны, прекрасно зная о нищенском существовании индейцев и царившем в резервациях голоде.
Бьющий Медведь, скуластый индеец с презрительно сложенными крупными губами и злобно поджатым подбородком на настороженном лице, привёз из штата Невада весть о таинственном молодом краснокожем по имени Уоуока из племени Паютов. Впав однажды в транс, Уоуока рассказал о прекрасном видении, которое обещало в ближайшем будущем чудесное возвращение прошлой жизни. Уоуока видел Христа, которому поклонялись белые и в которого заставляли верить индейцев. Господь сказал ему, что близилось его пришествие на землю. Но он собирался явиться в теле краснокожего человека, потому что в прошлый раз его кожа была белой, но белые люди распяли его. Он велел Уоуоке научить индейцев священной пляске и песням, которые им надлежало исполнять до наступления чуда.
– Когда солнце умерло на небесах, братья мои, – рассказывал он, – я ушёл на небеса и видел там много людей, которые давно погибли. Бог велел мне вернуться к вам и научить вас быть хорошими. Вы не должны убивать и угонять лошадей. Не нужно драться и лгать. Были времена, когда я звал вас на тропу войны, но слова мои теперь стали иными. Знайте, что нет больше старых дорог, они занесены песком и поросли травой. Молодым воинам не отыскать их. И не плачьте по мёртвым, они скоро вернутся. Бог сказал, что наступит счастье. Не берите в руки оружия, но пойте и танцуйте каждый день.
Бьющий Медведь после посещения Уоуоки объяснил Лакотам, что скоро нахлынет волна земли и погребёт мир белых людей и тех индейцев, которые ступили на тропу белого человека и не верят в возвращение старой жизни. Бьющий Медведь и Короткий Бык кочевали из лагеря в лагерь, поучая, как надо плясать и какие слова направлять к небесам.
– Будет новая земля, счастливая и богатая, как в былые дни, – говорил Короткий Бык толпившимся Лакотам, и на их лицах разгорался огонь надежды. – Старая земля покроется новой, придут несметные стада бизонов, лошадей и оленей, восстанут славные воины, которых мы столько оплакивали. И пока это будет происходить, мы должны все время плясать, чтобы Бог видел тех, кто верит в новую жизнь, чтобы оставил нас на поверхности. Белые пропадут навсегда под покровом земли. Станет хорошо и весело, как прежде.
Бак прошёл в маленькую пивную, чтобы пропустить стаканчик и разогреться слегка. В распахнутую дверь Бак видел возле частокола фигуры двух худых дикарей. Они завернулись в полотняные одеяла, которые выдавали индейцам в резервации, и смотрели перед собой. Иногда их застилал дым костра. Перед складом, закрытым на замок, стоял утомлённый и озябший молодой солдат с застывшим выражением вины и смотрел на трёх индеанок с обвисшей кожей, которые протягивали тонкие руки из-под покрывал и просили что-то у него…
Через день Бак добрался до небольшого лагеря на берегу обмелевшего ручья. Немного поодаль, выстроившись в круг, танцевали и пели люди. Никто не посмотрел в сторону бородатого Эллисона. Всякий раз, когда он приезжал побеседовать с сыном, молодой индеец демонстративно отворачивался и с явным раздражением говорил, что Бак не хотел, чтобы счастье вернулось к Лакотам, поэтому не принимал их Пляски.
– Почему, отец? Неужели кровь Оглалов не бежит больше в твоих жилах? Ты был уважаемым воином племени, теперь ты стал просто Бледнолицым.
– Ты смотришь на меня злыми глазами, сын, – говорил ему Бак, – ты считаешь, что сердце у меня окончательно повернулось к белым людям. Ты не хочешь простить мне, что меня не оказалось рядом, когда Вода-На-Камнях встретила смерть. Ты требуешь, чтобы я доказал, что во мне течет кровь настоящего Лакота, чтобы я присоединился к Пляске. Но разве это доказательство? Я не хочу целыми днями топтать землю ногами. Это не поможет мёртвым восстать из могил. Я знаю, что никогда не вернётся прежнее время, никогда не придёт ко мне моя жена… Даже Сидящий Бык не участвовал в Пляске, а разве он не был настоящим и великим Лакотом?
– Сидящий Бык не принимал участия в танце, но он никому не запрещал плясать и никого не осуждал, – резко ответил юноша.
Всякий раз после подобного невнятного разговора Сын Белой Травы замыкался в себе.
Эллисон хорошо понимал, что его сын жил рассказами старых индейцев и мечтал войти в жизнь, которая уже исчезла. Юноша жаждал проявить себя на военной тропе, чтобы считаться таким же ловким и смелым, как те, которые погибли не дольше, чем десять лет назад. Но такой жизни больше не могло быть. Подобный образ жизни канул в небытие. Индейцы пока что не могли осознать этого и всеми силами души рвались назад…
В этот день молодой индеец подошёл к отцу, не проронив в знак приветствия ни слова. Он посмотрел на бородатое лицо впавшими, но по-прежнему взбудораженными глазами. Бак развязал сыромятные ремни и свалил с вьючной лошади тюки.
– Я привёз муку и маис, – сказал он. – Я видел в агентстве много солдат.
– Знаю. Бледнолицые собрались убить нас, – голос индейца прозвучал устало, почти безвольно, – они хотят застрелить нас, чтобы мы не успели вызвать волну новой земли, которая покроет их. Они боятся Лакотов даже теперь, когда у нас почти нет оружия, когда мы падаем без сил. Они всегда будут бояться нас, эти презренные псы…
И Сын Белой Травы медленно побрёл в сторону. Он уходил не от Бака. Он просто заметил на холме группу индейцев с ружьями в руках и направился к ним. Присмотревшись, Эллисон узнал в одном из них Бьющего Медведя. Голова ясновидца была покрыта скальпом бизона и утыкана длинными чёрными перьями. Бак опередил уставшего сына и первым приблизился к отряду. Бьющий Медведь сидел неподвижно, по-индейски гордо выпрямившись в седле, и неотрывно смотрел в глаза белому человеку.
– Чего ты хочешь? – спросил Эллисон негромко. – Зачем тебе Пляска?
– Белому не понять, – с подчёркнутым презрением в голосе ответил индеец. – Я хотел, чтобы мой народ был счастлив. Сейчас люди счастливы, несмотря на свое ужасное положение. Появились солдаты, но это лучше голода и нищеты. Лакоты найдут силы умереть, как умирали великие предки.
Бак печально покачал головой. Позади него пыль поднималась в наступающую вечернюю мглу. Лакоты ритмично топали ногами и двигались друг за другом. Они скрещивали руки на груди, иногда прижимались друг к другу, иногда двигались на расстоянии. Мужчины танцевали с женщинами и детьми, и это не было похоже на прежние танцы. Они плясали без отдыха, исступлённо, оставив свои дела и предав забвению свою горькую жизнь. Многие падали на землю без сил, их оттаскивали, накинув на них одеяло. Они танцевали, и танец их был сплошным ожиданием грядущего счастья…