Эдмунд Купер
Далекий закат
1
Космический корабль взорвался на тридцать пятый день их заключения в казематах Байа Нор. Если бы они сидели в одной камере, то, возможно, и смогли бы чем-то помочь друг другу. Но в тот день, когда их поймали, они видели друг друга в последний раз. Сейчас с каждым из них жила нойя, а еду приносили стражники.
Взрыв, подобно землетрясению, потряс Байа Нор до самого основания. Бог-император обратился к своему совету, совет – к оракулу, оракул – к священным костям. Посовещавшись с ними, оракул впал в транс, а очнувшись много часов спустя, объявил случившееся знамением, посланным Орури. Он предсказал, что Байа Нор ждет невиданное доселе величие, а приход чужеземцев объявил хорошим предзнаменованием.
Но трое чужеземцев, естественно, ничего об этом не знали. Им суждено было жить под стражей до тех пор, пока они не научатся говорить по-человечески, то есть на языке Байа. Нор. Не знали они и о том, что тогда бог-император удостоит их аудиенции.
К сожалению, гибель космического корабля оказалась для них таким большим потрясением, что богу-императору Энка Нэ 609-му так и не удалось познакомиться с ними со всеми.
По своим электронным часам каждый из них с точностью до минуты рассчитал, когда именно бортовой компьютер решит, что экипаж больше не вернется на корабль. В этот момент компьютер по воле тех, кто его создал, выполнит заложенную в него программу самоуничтожения. Для этого он просто вынет управляющие стержни из ядерного реактора. Остальное произойдет само собой…
На тридцать пятый день каждый из пленников отсчитывал сначала часы, потом минуты, а затем и секунды, оставшиеся до взрыва. И каждый втайне надеялся, что хоть одному из двенадцати членов экипажа все-таки удалось вернуться. Земля задрожала, и стало ясно, что не вернулся никто. За одно мгновение от гордого звездолета не осталось ничего, кроме огромного грибовидного облака да небольшого оплавленного кратера посреди выжженной поляны.
А в Байа Нор второй механик сошел с ума. Он свернулся в тугой клубок, словно еще не родившийся младенец. Но его окружала не утроба матери, а каменные стены, и не существовало спасительной пуповины. Его нойя и понятия не имела о внутривенном кормлении. Через несколько дней он умер от истощения.
В соседней комнате лишился рассудка штурман. Задушив нойю, он повесился на разорванной рубашке.
Как ни странно, но единственным, кто остался в здравом уме и выжил, был корабельный психолог. Пессимист по натуре, он последние пятнадцать дней провел в психологической подготовке к этому моменту. И когда все кругом дрожало, а его нойя в ужасе забилась под кровать, он снова и снова повторял:
– Меня зовут Поул Мер Ло. Я здесь чужой. Но эта планета станет моим домом. Здесь я буду жить, и здесь я умру. Теперь я принадлежу этому миру… Меня зовут Поул Мер Ло. Я здесь чужой. Но эта планета станет моим домом. Здесь я буду жить, и здесь я умру. Теперь я принадлежу этому миру…
Слезы градом катились по его лицу. Он даже не замечал их. Это плакал Пол Мэрлоу. Поул Мер Ло оставался на удивление спокойным. Он посмотрел на спрятавшуюся под кровать нойю. Язык Байа Нор он знал уже достаточно и понял, что она бормочет заклинания против злых духов. Огромная жалость к этой женщине, к ее народу, к самому себе наполнила его сердце.
– Мюлай Туи, – обратился он к ней, – не надо бояться. То, что ты слышала и чувствовала – это не гнев Орури. Это нечто, что я не могу тебе объяснить, хотя и понимаю… Это нечто очень печальное… Но в нем нет опасности ни для тебя, ни для твоего народа.
Мюлай Туи вылезла из-под кровати. За тридцать пять дней и ночей она многое узнала о Поуле Мер Ло. Она отдавала ему свое тело, она отдавала ему свои мысли, она учила его языку Байа Нор. Она смеялась над его неловкостью и глупостью. Она была удивлена ею нежностью и буквально потрясена его дружбой. Никто, просто никто и никогда не говорил с обычной нойей как с равной.
Никто, кроме Поула Мер Ло.
– Мой господин плачет, – нерешительно сказала она. – Слова Поула Мер Ло вселяют в меня надежду. Но его печаль – это и моя печаль. Значит, я тоже должна плакать.
Он смотрел на нее и думал, как же ему выразить свои мысли на языке, из которого он знает всего около двух сотен слов. Он провел рукой по лицу и с удивлением обнаружил, что действительно плачет.
– Я плачу, – спокойно сказал он, – потому, что умерла красивая сильная птица. Я плачу потому, что я далеко от моей земли, от моего народа. Потому, что я уже никогда не вернусь туда… – он заколебался, – но я радуюсь потому, что познакомился с тобой, Мюлай Туи. Потому, что нашел вас – народ Байа Нор.
Девушка подняла голову.
– Мой господин будет великим человеком, – сказала она. – Я уверена, что поговорив с Поулом Мер Ло, бог-император примет мудрое решение.
2
Когда он наконец заснул в тот вечер, ему приснилось, что он лежит в какой-то прозрачной трубе, и густой иней покрывает все его тело, закрывает глаза, набивается в ноздри, плотной коркой сковывает неподвижные губы. Ему снилось, будто он видит сон.
В этом новом сне до самого горизонта, сколько хватало глаз, простирались бескрайние поля колосящейся ржи. А по синему небу, подобно тучным, добродушным животным, лениво пасущимся на небесной лужайке, гуляли пушистые белые облака.
И там был дом со стенами из беленой глины, с кривыми стропилами и крышей из желтой соломы. Внезапно он оказался внутри. Перед ним стоял стол. А сам он ростом чуть выше этого стола. А на столе – горы всяческой еды, все самые любимые его блюда.
И еще на столе лежали игрушки, и среди них – космический корабль на пусковой площадке. Устанавливаете звездолет, до отказа оттягиваете маленькую рукоятку и нажимаете кнопку “пуск”. Серебряной птицей помчится вдаль ваш космический корабль.
Добрый великан – его отец – говорит:
– С днем рождения, сынок.
И злая ведьма – его мать – вторит:
– С днем рождения, дорогой.
В тот же миг он снова оказывается в прозрачном цилиндре, и снова седой иней сковывает его губы так, что он не может ни плакать, ни смеяться.
И вокруг только страх, холод и пустота.
Вот она. Вселенная – огромный шар пустоты, пронизанный горящими иглами звезд, полный всеобъемлющей иллюзии движения и покоя, смысла и бессмысленности…
Он никогда не подозревал, что тишина может быть такой глубокой, ночь – такой черной, а звездный свет – таким холодным.
Вселенная растаяла…
Теперь перед ним был город, в городе – ресторан, а в ресторане – один из представителей вида двуногих, прямоходящих смеющихся млекопитающих. Ее волосы – как поля колосящейся ржи, цвет которых он запомнил с детства. Ее глаза – голубые, как небо его детства. Ее губы и голос прекрасны, и равного им в его детстве нет ничего. Но самое главное – от нее исходит тепло. В ней – радость лета, и обещание обильного урожая.
Она говорит:
– Так значит, целого мира тебе недостаточно?
Это вопрос, ответ на который она уже знает.
Он улыбается в ответ:
– Одной тебя – достаточно, но весь мир – слишком мал.
– Последний вопрос, – она крутит в руке бокал, – последний, классический вопрос, и мы забудем все, кроме этой ночи… Все-таки, зачем ты летишь к звездам?
Он все еще улыбается, но улыбка эта чисто машинальная. Он не знает ответа.
– Классический ответ, – спокойно говорит он. – Потому, что они есть.
– Но Луна тоже есть. И планеты Разве этого мало?
– И на Луне, и на планетах люди уже побывали, – терпеливо объясняет он. – Потому их и недостаточно.
– Мне кажется, я могла бы сделать тебя счастливым, – шепчет она.
Он берет ее за руку.
– Я в этом уверен.
– У нас могли бы быть дети. Разве ты не хочешь иметь детей?