— У меня была сестра, — я забрала зеркало у Сатору и подняла его. — Это доказательство.
— Убери это, — тихо сказал Сатору. — Будут проблемы, если тебя увидят.
— Саки, я понимаю твои чувства, — прошептала Мария, обвив руками мои плечи. — Но не вызывай еще больше проблем.
— Еще больше проблем? Я просто хочу знать правду, — возмутилась я. — Не только о своей сестре, но и о девушке из нашей команды. И, что важнее…
Х. Безликий юноша. Я любила его сильнее всех, но не могла вспомнить его лицо.
— Наш друг.
— Понимаю. Мне тоже непросто. У меня много воспоминаний о нем, но важных частей нет. Я, как и ты, хочу что-нибудь сделать. Но я переживаю больше за живых друзей.
— Не нужно переживать за меня.
— Я и не переживаю. Ты сильная, — сказала она.
— Я?
— Да. Тебе сложнее, чем остальным. Но ты терпишь это. Вряд ли многие люди способны терпеть эту боль.
— За кого ты меня принимаешь? — я стряхнула ее руку со своих плеч.
— Не пойми превратно. Я не говорю, что ты бессердечна. Наоборот, ты чувствительнее многих. Но ты можешь нести эту боль и печаль в себе и жить дальше.
Мой гнев утих, я увидела слезы в ее глазах.
— Мы не так сильны, как ты. Я всегда изображаю смелость, но первой убегаю, когда становится плохо… но есть тот, кто слабее меня или Сатору.
— Ты про Мамору? — спросил Сатору.
— Да. Мамору слишком добрый и ранимый. Он не придет в себя от предательства. Лишиться людей и мира, в который он верит… — Мария медленно обняла меня. — Мир полон того, что не стоит знать. Ты не думаешь, что порой правда — самая жестокая из всего? Не все могут ее вынести. Уверена, Мамору будет раздавлен, если ты продолжишь говорить с ним о пугающей правде.
Они молчали пару мгновений. Я вздохнула.
— Ладно.
— Правда?
— Обещаю, Мамору не услышит об этом, — я крепко обняла ее. — Но я не сдамся, пока не узнаю правду. Иначе… это будет терзать меня вечность.
Безликий юноша. Я не хотела забывать его. Будто его не было. Я верну воспоминания о нем любой ценой.
Мы обнялись и поцеловались втроем, успокоившись, набираясь сил от общества друг друга.
Мы вернулись к пристани у Вотервила. Обычно там было пусто, и ограда у воды делала это место идеальным для встреч. Мы привязали лодки, и голос окликнул сзади:
— У вас есть минутка?
Я обернулась и увидела на пристани мужчину и женщину средних лет. В Камису-66 было мало незнакомцев, но этих я ни разу не видела. Женщина была низкой и толстой, выглядела безобидно. Мужчина тоже был полным, тепло нам улыбался.
— Ты — Саки Ватанабэ, да? А вы — Мария Акизуки и Сатору Асахина? — сказал он.
— Да, — в смятении ответили мы.
— Не нервничайте. Мы просто хотим поговорить.
Нас уберут? Мы переглянулись, не зная, что делать.
— Эм… вы из Отдела образования? — смело спросил Сатору.
— Нет, мы работаем на твою бабушку, — женщина улыбнулась ему.
— Правда? — Сатору расслабился.
Что происходило? Я не слышала раньше о бабушке Сатору. Женщина увидела наше с Марией смятение и снова улыбнулась.
— Бабушка Сатору Асахины — Томико Асахина, глава Комитета этики.
2
Мы плыли в лодке с каютой без окон, как та, в которой меня доставили к Храму чистоты. Но в этот раз лодка плыла по нормальным каналам, не меняла направление, чтобы запутать нас. Я примерно понимала, где мы были.
Пристань была обычной. Это удивляло, ведь я думала, что нас заберут за барьер.
Я заметила ратушу и библиотеку, где работали мои родители, пока мы направлялись к узкому переулку, ведущему от главной улицы.
Комитет этики был в стороне от центра Хейринга. Выглядело место как обычный магазин, пока мы не прошли внутрь. Длинный коридор тянулся передо мной, и оказалось, что здание было довольно большим.
Мы попали в тихую комнату. Там горели благовония из сандала, свиток с пионами висел в нише.
Рядом с большим лакированным столом были три лиловые подушки, свет проникал в окна, закрытые бумагой. Мы осторожно опустились.
— Прошу, подождите тут минутку, — сказала женщина и задвинула дверь.
— Что происходит? — спросили мы с Марией у Сатору в унисон.
— Ты не говорил нам, что твоя бабушка была главой Комитета этики.
— Ты же не шпионил за нами для нее, да?
— Погодите, — Сатору сжался. — Я тоже не знал.
— Что не знал?
— Что моя бабушка… Томико Асахина… была главой комитета.
— Врешь.
— Издеваешься. Как ты мог не знать? Ты — ее внук.
— Выслушайте, — Сатору отпрянул так резко, что упал с подушки. — Вы тоже не знали, кто глава комитета, да?
— И что?
— В отличие от другой работы, члены Комитета этики скрывают свой статус. Их сущности — тайна.
— Ты не мог понять? — спросила Мария с подозрением.
— Нет, — серьезно сказал Сатору, сев, скрестив ноги.
— Но она — твоя бабушка, — не унималась Мария.
— Я знаю об этом…
— Простите, — донесся голос у двери.
Сатору сел ровнее. Мы с Марией тоже повернулись и скромно устроились на местах.
— Простите, что заставили ждать.
Дверь открылась, и женщина принесла поднос с чашками чая. Она опустила его перед нами вместе с угощением.
— Мы хотим поговорить лично с каждым. Можете пройти за мной по одному?
Я не знала, что будет, если я откажусь. Это не было выходом.
— Саки Ватанабэ, прошу, пройди за мной.
Я хотела попить, но пришлось идти за ней по коридору.
— С вами всеми хотел поговорить мистер Ниими, который был с вами до этого. О, Я не представилась. Я — Киномото. Рада встрече.
— И я, — я быстро поклонилась.
— Когда я сообщила главе о вашем прибытии, она попросила поговорить с вами. Так что мы идем в ее кабинет.
— О, вы про… Томико Асахину?
— Да. Она очень добрая, так что не переживай.
Ее слова не помогли. Мое сердце уже колотилось, а теперь забилось еще быстрее.
— Простите, — Киномото опустилась на колено и постучала в дверь.
Я ждала с трепетом.
— Войдите, — ответил ясный женский голос.
Дверь открылась, и мы прошли в комнату, что была вдвое больше той, откуда мы пришли. Слева была изящная ниша, внутри которой был кабинет, а напротив висели полки.
— Прошу, проведи ее ко мне, — сказала седовласая женщина за столом, не поднимая головы.
— Как скажете.
Посреди комнаты был низкий стол, похожий на тот, что был в приемной. Я опустилась на подушку перед ним.
— Прошу прощения, — Киномото поспешила уйти.
Меня словно бросили в клетке с диким зверем. Мои ладони и ступни стали холодными, горло пересохло.
— Саки Ватанабэ? Дочь Мизухо-чан, — сказала седовласая женщина.
У нее были морщины только возле рта, и она выглядела младше, чем я ожидала.
— Да.
— Не нервничай. Я — Томико Асахина. Слышала, вы с Сатору дружите.
Она изящно встала и села спиной к нише. Она была в сером наряде с аккуратным узором, который сочетался с ее волосами.
— Сатору… мы с Сатору-саном дружили с детства.
— Ясно, — она улыбнулась.
Ей было за шестьдесят. С большими глазами и острыми чертами она точно была очень красивой в юности.
— Как я и думала. У тебя чудесные глаза. Они полны света.
Люди часто хвалили мои глаза. Может, потому что больше хвалить было нечего. И мне часто говорили, что в них свет, но люди без света в глазах обычно были мертвыми.
— Спасибо.
— Я всегда хотела с тобой поговорить.
Она говорила это не из одной вежливости. Я растерялась.
— Почему?
— Потому что однажды ты превзойдешь меня.
Мой рот раскрылся. Я не могла придумать ответ.
— Удивлена? А это не внезапная мысль и не шутка.
— Но… я не могу подходить для этой роли.
— Хо-хо-хо. Так говорила и Мизухо-чан. Мать и дочь так похожи.
— Вы знали мою маму? — я склонилась ближе.
Хоть я сильно нервничала до этого, с Томико Асахиной можно было забыть о тревогах, что-то в ней заставляло открыться.