Я лежал в спортивном костюме и кроссовках поверх верблюжьего одеяла и поглаживал пластиковые, под цвет дерева, бока мобильного телефона. «Сейчас я начну делать опасные глупости», – подумал я. У меня наконец появилась возможность уйти отсюда, даже не расплатившись за нехорошую шутку с Цончиком, раствориться в Москве, найти Анну и вместе с ней разобраться, почему так скоропостижно скурвился Влад. Но я же зачем-то тяну время, меня все еще неудержимо тянет на приключения, и невмоготу бороться с искушением пощеголять по миру под личиной покойного Цончика.
Я набрал номер телефона Анны – это была всего лишь отсрочка от начала безумства. Она опять не отвечала. Уже сутки я не мог дозвониться ей домой! Подруга, отмечая мою кончину, решила хорошо погулять на золото полумифического консула из древней Солдайи или же с ней тоже приключилась дрянная история вроде моей?
На этот вопрос я не мог ответить, не встретившись с Анной лично.
Я выглянул в коридор, убедившись, что под моей дверью не стоит некое ушастое существо, плотнее прикрыл дверь и набрал телефон справочной.
– Девушка, – сказал я тихо, прикрывая микрофон ладонью. – Мне нужны адрес и фамилия абонента под номером девятьсот восемьдесят три двадцать один двадцать три.
– Справка платная. Согласны оплачивать счет? – предупредила телефонистка.
– Согласен.
– Секундочку… Диктую, записывайте: Тарасов Павел Григорьевич. Востряковский проезд, дом девяносто, корпус один. Квартира сто пятьдесят четыре.
Я успел записать адрес пальцем на запотевшем окне. «Ну вот, – подумал я с облегчением, – мой «хозяин» уже не кажется некой виртуальной субстанцией». Все, что привязано к недвижимости, обретает реальность. Даже неуловимые мафиози.
Я накинул на плечи теплую куртку, великодушно подаренную мне дядей Жорой. Тарасов, мысленно повторял я фамилию человека, на которого работал мой бывший друг Влад и который натравил на меня Цончика с шалопаями. Кто этот человек, мой враг? От кого узнал обо мне? Насколько он силен и опасен?
За окном, в мертвенно-белом свете неоновых фонарей, тихо опускался на землю пушистый снег. Ветки сосен, закованные в ледяную скорлупу, напоминали бутафорскую декорацию в опере, когда Онегин стрелялся с Ленским. Даже сейчас я не желал Владу неотвратимой смерти и, если бы это было возможно, выбрал бы красивую и благородную развязку наших отношений – дуэль.
К Анне! – мысленно приказал я себе, понимая, что должен сначала определиться в отношении ее, понять наконец, к кому она ближе в нашем треклятом неравнобедренном любовном треугольнике.
Я сунул телефон в нагрудный карман и вышел из комнаты. Едва я спустился в зимний сад с водопадом, как путь мне преградила тонкая черная фигура вьетнамца.
– А, дружище! – воскликнул я, взмахнув руками, словно мы давно не виделись и наша встреча обрадовала обоих. – Ты не забыл о том, что должен дать мне одну штуковину?
– Вы уже уходите? – спросил вьетнамец. – Тогда я предупрежу водителя, чтобы он отвез вас в город.
– Водителя не надо, – попросил я. – Лучше дай мне денег.
– Я постараюсь решить этот вопрос, – ответил вьетнамец, не глядя мне в глаза. – Идите за мной.
Он провел меня к выходу и открыл дверь. Я вдохнул всей грудью морозный воздух, почему-то пахнущий спелыми арбузами, и ступил на хрустящий свежий снег. Вьетнамец сразу же спрятался за дверью и запер изнутри замок, и я некоторое время стоял под навесом, глядя на ровную стенку сугробов, окружающих подъездной овал, и на остекленевшие деревья вокруг особняка.
Щелкнул замок. Вьетнамец бесшумно приблизился ко мне, протянул худую стопочку долларовых купюр, а затем пистолет. Я взвесил его на ладони, выдвинул магазин, убедившись, что там все патроны, и, коротким движением толкнув вьетнамца к стене, приставил к его тонкой шее ствол «макарова».
– Ну-ка расскажи мне напоследок, кто твой шеф? – тихо спросил я.
Вьетнамец не сопротивлялся и не морщился от боли и холода, несмотря на то что был в тонком трико и легких гимнастических тапочках без подошвы. Я вдавил «макаров» ему под челюсть и навалился на его тонкое тело всем своим весом.
– Ну, чего ты молчишь, Арлекино? – шепнул я, уже понимая, что вьетнамец даст убить себя, но ничего не скажет. – Зачем его люди вытащили меня из клиники, а? Нехорошо получилось – больного человека в пижаме на мороз…
Это был беспомощный лепет. Я, физически более сильный, с пистолетом в руке, не мог выдавить из малорослого, тщедушного человека ни слова.
Лишь после того, как я опустил руки, пряча «макаров» в глубокий карман куртки, и отошел от вьетнамца на шаг, он, все еще прижимаясь спиной к стене, словно успел примерзнуть к ней, сказал спокойно и уверенно:
– Ты скоро умрешь.
Это прозвучало как приговор, не подлежащий обжалованию, и мне на мгновение стало страшно.
Я жалко усмехнулся, повернулся и быстро пошел по скрипучему снегу к темным соснам, подальше от мертвенного света фонарей, прыгнул в сугроб, сразу увязнув в снегу по пояс, и, помогая руками, стал пробивать длинную траншею. Трепло! – мысленно обращался я к вьетнамцу. Узкоглазое чучело! Ему стало обидно, что я чуть-чуть помял ему бока, вот и пригрозил. Вроде как тот пацан, который, быстро убегая, не оглядываясь кричит: «В морду получишь!»
Уставший, вывалянный в снегу, как рыба в муке, я не скоро вышел на пустынное шоссе, и меня сразу же ослепил свет фар. Я даже не успел поднять руку – машина сбавила ход и остановилась передо мной, нацелив на меня как минимум восемь мощных прожекторов.
– Чего рот раскрыл? – устало спросил кто-то из темноты. – Садись, а то ноги простудишь.
Прикрывая рукой глаза от нестерпимо яркого света, я пошел на голос и сел в кабину джипа позади водителя. Не мучаясь над вопросом, почему водитель так странно себя ведет, я сказал:
– Мне в Москву…
– Да ладно! – оборвал меня водитель и взял резкий старт. – Куда ты на фиг денешься!
Он не успел разогнать автомобиль до последней передачи, как стал притормаживать. Из темноты на нас наплыла кирпичная стена и глухие ворота. По мере того как джип приближался к ним, ворота все дальше откатывались в сторону, освобождая проезд. Какой-то человек в пуховой куртке, прижимая к щеке трубку телефона, махнул водителю рукой.
До меня только сейчас дошло, что все это время я находился на огороженной территории, необыкновенно обширной, выбраться из которой самостоятельно вряд ли бы смог. Водитель, словно читая мои мысли, произнес:
– Вот теперь можно и про Москву говорить.
Мы неслись по узкой лесной дороге. В лобовое стекло, словно материализуясь из мрака, летели тучи снежинок. Стекло-очистители не успевали разгребать снежные завалы. В то же время обогревательная печка работала настолько сильно, что мне казалось, будто я сижу на раскаленных углях.
– Вот что, – сказал водитель, когда темная стена леса разорвалась перед нами и на горизонте показалась россыпь огней микрорайона. – Через пост ГАИ нам лучше не ехать – восемьдесят процентов за то, что твою «пушку» найдут. Я высажу тебя на остановке автобуса. Как-нибудь доберешься, правда?
Он притормозил у железного навеса, где не было ни пассажиров, ни скамеек, ни света, лишь корявые идиотские надписи на стене, помахал мне рукой и погнал в обратном направлении. Я поднял воротник куртки, встал спиной к ветру, провожая глазами два красных огонька, медленно плывущих над заснеженной дорогой. Потом полез в карман, достал баксы, которые мне дал вьетнамец, и, пользуясь галактическим светом, идущим от микрорайона, пересчитал купюры. Семьсот долларов. Этого с лихвой хватило бы на то, чтобы купить авиабилет в бизнес-классе до Симферополя и оттуда на такси домчаться до Судака, а потом упиваться коллекционным новосветским шампанским в обществе дорогой проститутки.
Так я и сделаю, твердо решил я, пряча деньги в карман. Вот только загляну к Анне – и сразу же во Внуково. В гробу видал я Влада с его поганым золотом. Жизнь дороже.