Оказывается, я в ком-то сильно заблуждался. Такой репризы в сценарии не было.
Струна врезалась мне в горло с такой силой, что казалось, кожа вот-вот лопнет и чулком сползет на плечи. Я взялся за рычаг передач и толкнул его вперед.
– Разворачивай, – прошептал над моим ухом голос. Мне показалось, что я уже где-то слышал его. – Гони на Москву, а потом на Быково. Чем быстрее доедешь, тем меньше крови из тебя выльется.
Превозмогая боль, я вывернул руль и надавил на акселератор. Машина, пробуксовывая, медленно набирала скорость. Скосив глаза, я посмотрел на Анну. Казалось, она онемела, она уже никогда не сможет говорить и испытывать простые человеческие чувства. Короткий ствол десантного «калашникова», просунутый между спинкой сиденья и подголовником, упирался ей в шею. Я поднял глаза. В салоне было слишком темно, и зеркало отражало лишь черный прямоугольник с двумя яркими удаляющимися точками – расстояние между нами и «Мерседесом» быстро увеличивалось.
– Ты кто? – с трудом произнес я. Кадык при разговоре двигался, и струна еще больнее врезалась в горло.
– Как, разве не узнал?
Тихий, приглушенный, почти сиплый голос, лишенный оттенков и эмоций, каким читают скучнейшую лекцию скучнейшие преподаватели.
– Не узнал. Что тебе надо?
– Мне от тебя – ничего. А я же постараюсь выполнить твое самое сокровенное желание и восстановить справедливость. И твоя баба получит полное удовлетворение. Ей уже давно хочется. Правда, ягодка?
«На Быково, – думал я. – Вся история кружится вокруг «Элекс-банка», особняка Жоржа в районе Быкова и дачи Тарасова. Этот тип наверняка гонит меня в особняк Жоржа. Какое мое сокровенное желание он собирается выполнить?»
Мы доехали до первого светофора в Чехове и остановились на красном сигнале. Улицу освещали редкие фонари, и скудный свет едва проникал в салон, но его было достаточно, чтобы я наконец рассмотрел узкое, бронзовое от загара лицо человека, сидящего сзади. Лицо сразу же показалось мне знакомым, и я принялся перебирать всех людей, которых знал, сопоставляя его с тем, что увидел в зеркале.
Я слишком долго вспоминал этого человека потому, что перебирал в памяти живых. А надо было искать среди мертвых.
Глава 21
– Цончик!! – дико заорал я и ударил по тормозам, едва стартовав от светофора.
Бронзоволицый, не успев ухватиться за что-нибудь, повалился вперед и больно толкнул стволом Анну.
– Потише, шляпа! – сказал он. – Раньше мне казалось, что нервы у тебя покрепче.
– Откуда ты? – бормотал я, озираясь через плечо назад. – Бред какой-то. Этого быть не может!
Машины, идущие следом за нами, сигналили как сумасшедшие. Из-за меня образовался затор. Справа и слева нас объезжали легковушки, и водители, глядя на меня, выразительно стучали себя пальцем по голове.
– Как видишь, может быть, – усмехнулся Цончик. Ему понравилась моя реакция. – Ты не волнуйся, поехали!
Он чуть ослабил струну, и я вздохнул полной грудью.
– Вот черт! – без всякого преувеличения изумлялся я. – Кого угодно готов был увидеть, но только не тебя. Ты что ж, воскрес?
– А я и не умирал, – без всякой попытки мистифицировать событие ответил он. – Я был в отключке, когда ты скинул меня в реку. А там я быстро пришел в чувство.
– Мне казалось, ты не дышал.
– Пульс щупать надо было, шляпа!
– И как тебе жилось под моим именем? – спросил он спустя некоторое время, когда мы вырулили на Симферопольское шоссе и я быстро разогнался до ста восьмидесяти. – Читал в газете: «Чудом спасшийся Цончик похищен из Склифа».
– Хреново мне жилось, – признался я. – Дел надавали выше крыши, а денег не заплатили никаких.
– А-а-а! – обрадовался Цончик. – Понял теперь, почем хлеб рядового милиционера из отряда особого назначения?
Я не стал говорить, что мне известно, какой он теперь милиционер. Я сказал другое:
– Значит, Тарасов решил все-таки не отпускать нас?
– Естественно! Ты ж ему вместо денег «куклу» сунул.
– А ты откуда знаешь?
– А откуда у тебя деньги? У тебя их никогда не было. Это ты, шляпа, думал, что они в кейсе. Сразу было видно, борет-ся ли человек за кейс, как за свою жизнь, или же только делает вид, что не хочет его отдавать. Ты дрался. И я понял, что тебя тоже облапошили, ты тоже думал, что вынес из банка золото.
– Какой ты наблюдательный! – похвалил я, но с оттенком иронии.
Анна не принимала участия в нашем разговоре. Я уже всерьез стал беспокоиться за ее психику.
– Когда я сказал Тарасову про то, как ты за чемодан цеплялся, он все поверить не мог, что ты блефуешь. А когда поверил, то приговорил твоего дружка… Не пойму, зачем ты водил Тарасова за нос и не признавался, что Влад подсунул тебе бомбу? Он бы от тебя сразу отцепился.
– Мне нужно было спасти Анну, – ответил я.
– Что ж, можешь считать, что ты ее спас… Да, ягодка? Что ты молчишь, будто язычок проглотила? Когда в чулане сидела, горластая была, голодовки объявляла. Огонь, а не баба!
– Она, как и я, шокирована предательством друга, – ответил я за нее и не удержался, чтобы не вставить шпильку: – Влад для нее был очень близким человеком.
Выпад прошел мимо цели. Похоже, что Анна вообще не слушала наш разговор.
– Я понимаю, – сочувственно вздохнул Цончик. – Когда предает друг, на сердце всегда тяжело. Но тонуть в холодной воде, когда тебя затягивает под лед, – тоже не сладко. Так что ты прости меня, шляпа, за то, что я доставил тебе некоторые неудобства.
Я так и доехал до особняка Жоржа с петлей из стальной струны на шее. Цончик освободил меня сразу, как только я заглушил мотор и отдал ему ключи. Я был готов к тому, что он сейчас обыщет меня и найдет спрятанный за поясом «сентинел», но бывший омоновец то ли нарочно, то ли по забывчивости упустил эту немаловажную процедуру, и в особняк я зашел с оружием, что, как уже известно, было моветоном.
Ни вьетнамца, ни кого бы то ни было из охраны я не встретил на своем пути. Казалось, особняк после гибели хозяина опустел, лишь по-прежнему громко чирикали волнистые попугайчики в зимнем саду да журчал маленький водопад.
Цончик приказал нам подняться по лестнице, идущей вдоль стены, на балкон, нависающий над зимним садом, а оттуда провел в небольшую, совершенно пустую комнату без окон. Ее стены, пол и потолок были обиты мягкой ворсистой тканью, оттого она напоминала внутренность шкатулки. Цончик закрыл за нами дверь и щелкнул замком.
Анна, оставшись со мной наедине, тотчас опустилась на пол и прислонилась спиной к стене.
– Опять тюрьма, – прошептала она. Это были ее первые слова, произнесенные с момента нашей встречи.
Я кинулся к ней, встал на колени и прижал ее голову к себе. Волна жалости захлестнула меня, когда я представил, сколько пришлось пережить ей за этот месяц.
– Где тебя держали? – спросил я. – Ты здорова? Ничего не болит?
Это была несвоевременная участливость, и Анна в ответ лишь отрицательно покачала головой. Она была права: сейчас надо было говорить о более важных вещах.
Я сел рядом с ней, обнял ее за плечи, зарылся носом в распущенные волосы и на ощупь нашел губами ее ухо. Я шептал ей очень тихо, и это был не столько план действий, сколько слова любви.
Прошло около часа. Анна дремала, лежа у меня на груди, когда дверь отворилась. Я поднял голову. Тяжелая тень заслонила собой свет, хлынувший из дверного проема, как вода через корабельную пробоину.
– Ну, чего застрял! – сказал кто-то.
Дверь захлопнулась. Опять клацнул замок. Возвышаясь как памятник, передо мной стоял Влад.
– Привет, Кинг-Конг! – сказал я ему. – Не ожидал я тебя здесь увидеть.
Влад ничего не сказал. Он зачем-то двинул кулаком по двери, словно хотел проверить ее на прочность, а затем сел на пол в противоположном углу.
Рядом со мной зашевелилась Анна. У нее заболела спина, и она, подняв над головой руки, сладко потянулась. Мне было страшно смотреть на выражение ее лица.
– Ой, миленький мой! – воскликнула она, глядя на Влада. – И ты здесь? Это кого же я должна благодарить за такой подарочек? Да я даже мечтать не могла о том, чтобы лицезреть твой сладкий образ!