— Я думала, это хорошее «Далеко», а это плохое «Далеко». Я не могу здесь жить и радоваться.
— Понятно, — сказал папа.
Он притащил Мартына и завёл мотор.
Хозяйка «Астры», замурованная в платки, вышла на свою палубу.
— Мы позорно бежим, побеждённые москитами, — сказал папа. — Пойдёмте с нами искать места побезопаснее?
— Нет, — раздалось из-под платка. — Мы слушали сводку погоды. Везде дождь, везде холод и везде комары. Уж мы здесь переждём.
— Тогда прощайте, — сказал папа и повернул штурвал.
Прошёл день, и наступил другой, такой же безрадостный, как и вчерашний, а дождь лил ещё сильнее и противнее. На Волхове стояли лодки с рыбаками, и все рыбаки сидели скрючившись, в резиновых плащах и напяленных на уши шляпах. Они ужасно мёрзли.
И папа мёрз на пронзительном ветру, но не терял бодрости духа.
Лишь Мартыну всё было нипочём в его шубе.
Наташе казалось, что лето совсем кончилось и наступила осень.
— Ну, что ты загрустил, малыш? — спросил папа.
— Поедем в какой-нибудь город, — ответила Наташа.
Откуда эти слёзы
Пристали в ближайшем городе. Тайком провели маленького малыша в столовую и, обедая, бросали ему под стол кусочки.
Потом гуляли по городу. Уже стемнело, и они решили возвратиться на катер, но около одного дома папа остановился.
У него было грустное, задумчивое и этакое нерешительное лицо.
— «Почтамт», — разобрала Наташа буквы на вывеске.
— Междугородний телефон, — пробормотал папа. — Не испытать ли судьбу ещё раз?..
…Наташа стояла у кабины и прислушивалась — не из любопытства, а просто ей всегда надо быть в курсе папиных дел и забот.
Сперва папа говорил «алло», потом произнёс: «Ах, вот и ты…», потом долго молчал, а с его лица сбегало грустное выражение. Лицо стало счастливым. Папа смеялся. Он говорил: «Я лечу, лечу на крыльях этого самого, ну, ты понимаешь… Какого, прости, лешего ты меня столько времени мучила? Ах, это я тебя мучил?! Вздор, голубушка! Ладно, выясним при встрече, бегу заводить двигатель!»
Он бросил трубку и вышел из кабины, вытирая лоб ладонью.
— Пойдём живее, малыши! — сказал папа.
Было темно, и брызгал дождик. Мартын останавливался у каждого столбика. И Наташа останавливалась. Папа торопил их.
И вдруг он улыбнулся и пошёл медленнее.
— Послушай, большой малыш… — начал папа. — Ты знаешь, что у всех малышей должны быть мамы. Хочешь, и у тебя будет мама?
Наташа ткнулась носом в папин плащ и зарыдала.
— Что такое? — растерялся папа. — Откуда эти слёзы, зачем они?
Мартын сидел рядом и скулил, задрав голову к чёрному небу.
Капал дождик, и капали Наташины слёзы, и папа утирал их своим платком, от которого пахло табаком и селёдкой.
— Ты будешь любить её больше, чем меня, — запинаясь, выговорила Наташа.
Папа поднял её на руки и поцеловал быстро намокающее лицо.
— Никого на свете я не смогу любить больше, чем свою дочку!
— А ты ей разрешишь всё делать и о тебе заботиться, — всё ещё протестовала Наташа, но слёз было уже поменьше.
— Кто же будет обо мне заботиться, когда дочка пойдёт в школу? — улыбнулся папа.
— А я бы попробовала успеть, — неуверенно ответила Наташа.
По течению плывут быстро
Папа сказал: «Конечно, это безумие — выходить на ночь глядя», — и они легли спать, навалив на себя всё, что осталось сухого и тёплого. Неизбывный дождь барабанил по крыше. Вслушиваясь в завывания ветра, Наташа уснула, а когда раскрыла глаза, было светло и катер, дрожа, покачивался. Рычал мотор. Папы в каюте не было.
— Вот и началось обратно, — вздохнула Наташа, обулась и вышла на палубу.
Щекотный дождик облепил лицо. Мартын протопал по крыше, подошёл и тронул её за плечо. Наташа погладила собаку и стала смотреть назад, на уходящий в дождь город. Город был красив, и не хотелось покидать его так скоро.
— Пап, почему «Бегемотик» плывёт быстрее, чем раньше? Он что, тоже торопится? — спросила Наташа.
— Он плывёт по течению, — ответил папа и съел свой завтрак под дождём за штурвалом.
Проходили часы, а папа только покручивал штурвал, приплясывал одной ногой и напевал разные песни. Мелькали, убегая назад, дома, соборы, посёлки, лесные запани, палаточные лагеря невезучих туристов, рыбачьи лодки, бакены и плоты.
— Собаке пора есть! — сказала Наташа.
— Неужто? — удивился папа и глянул на часы. — Ого! Шестой час.
Когда катер подошёл к пристани села Высокое, папа привязал канат и сказал: