Как видим, условия эксперимента заданы с избыточной жесткостью, рассчитаны на многократные перегрузки. И Стругацкие своих героев не представляют сверхгигантами. Почти все они один за другим сдаются, находя себе те или иные оправдания. Упорствует один лишь математик Вечеровский — его образ задан как героический. Гораздо интереснее анализ состояния главного героя повести, астронома Малянова. Тот, почти уже сломившись, никак не может сделать последнего шага, переступить черту...
Удачей Стругацких стала, на мой взгляд, как раз психологически достоверная передача болезненности этого акта капитуляции, отказа от лучшего в себе, от стержня своей личности. Как страшно становится Малянову, заглянувшему в свое будущее "по ту сторону", какой тоскливой, обесцененной видится ему жизнь, в которой он перестанет быть самим собой. Поэтому и сидит Малянов в комнате Вечеровского, повторяя слова, полные безысходной горечи: "С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие, окольные тропы". Ему, мучающемуся в нерешимости, гораздо хуже, чем хозяину, уже сделавшему свой выбор...
Похоже, однако, что Стругацкие чувствуют себя не слишком уютно в разреженном, прозрачном пространстве чистой притчи с ее жесткой, несколько формализованной логикой. Во всяком случае, в следующем своем произведении — "Жук в муравейнике" — писатели вновь обращаются к острому и извилистому сюжету, а тему выбора осложняют многочисленными и разнонаправленными аргументами, соображениями "за" и "против".
Прогрессор Лев Абалкин, выполнявший ответственное задание на планете Саракш, внезапно и при загадочных обстоятельствах возвращается на Землю. Сотруднику службы безопасности Максиму Каммереру поручено выяснить его местонахождение. По ходу поисков Каммерер проникает в суть "казуса Абалкина", уясняет себе его истинное значение. Абалкин — один из тринадцати человек, к появлению которых на свет предположительно причастна таинственная и могучая внеземная цивилизация Странников. На одном из астероидов земная экспедиция обнаружила оставленный Странниками "саркофаг" с тринадцатью человеческими яйцеклетками. Судьбу еще не родившихся "подкидышей" обсуждала комиссия, составленная из лучших умов Земли. Было решено подарить им жизнь, но взять под строгое негласное наблюдение — ведь не исключено, что Странники попытаются использовать их в целях, враждебных человечеству.
Были приняты меры, чтобы направить судьбу каждого из "усыновленных" по тщательно продуманному руслу. И долгое время все шло хорошо. Но вот Абалкин стал совершать странные, непредсказуемые поступки. Как теперь быть с ним?
На одной чаше весов судьба Льва Абалкина, его право на достойную, нормальную — по меркам воспитавшего его общества — жизнь. На другой — потенциальное благополучие всей земной цивилизации. Для Стругацких, набрасывающих в повести контуры жизни коммунистического общества XXII века, принципиально то, что решение коллизии не предрешено, что ценность отдельной человеческой жизни оказывается соизмеримой со всеобщим благом. Можно ли лучше выявить меру гуманности этого общества, меру его "расположенности" к личности?
Но писатели этим не довольствуются. В их намерения менее всего входит создание благостных картин "золотого века", ожидающего наших потомков. Скорее наоборот: Стругацкие хотят показать, что проблемность, драматическая противоречивость присущи жизни на любых уровнях ее социальной организации. За конкретным "казусом Абалкина" вырисовываются контуры вопросов острых и общезначимых. Всегда ли на пользу человечеству осуществление всех мыслимых научных идей? Как осуществлять функции контроля, а порой и принуждения (именно этим заняты герои повести, сотрудники КОМКОНа Сикорски и Каммерер) в условиях безгосударственного, самоуправляющегося общественного строя? Наконец, как на практике совместить интересы социального целого с правами и свободами каждой отдельной личности? Вопросы эти, как видим, не менее актуальны для нас, чем для людей далекого будущего.