— Ах ты, господи! Разрешилась? А ну-ка, ну-ка!..
В конце тепляка, в темном углу, на соломе стояла белая, совсем молодая овца, которую Дуся еще вчера загнала сюда с холода. Измученная и тихая, она обнюхивала, облизывала еще влажного, крохотного ягненка, который лежал перед ней, согнув ножки, серым комочком.
— Ах ты, умница ты какая! — подошла Дуся. — Вот ведь какого произвела! — Постояла, полюбовалась и подняла теплое вздрагивающее тельце. Весь-то он был в две ладошки, в завиточках весь, и копытца мяконькие еще. В чем душа только держится.
Встревоженная овечка тянулась, тыкалась мордой в руки, сердито фукала.
— Красавец, — сказала ей Дуся ласково. — Ну, прямо красавец! — И пошла с ним по проходу. И овца, как собачонка, сразу двинулась следом на слабых, неверных ногах.
— Что, душонка-то расходилась? Да не обижу я, не обижу. — Дуся положила ягненка на солому, на солнышко, недалеко от печки, в которой потрескивали дрова. — На тебе твоего сердешного. Двести седьмой будет. Сейчас обоих вас и пометим.
Раскрыв дверцы аптечки, она рылась меж банок и склянок с лекарствами, искала краску. Наконец на верхней полочке нашла бумажный такой пакетик. Повернулась к свету и, отведя руку подальше, с трудом прочла, шевеля губами: «Универсальный краситель «Спектр» для окрашивания материала из натуральной шерсти, вискозы и шелка, цвет — синий…» А дальше пошло совсем мелко и неразборчиво.
— Так, для натуральной шерсти — как раз и нужно. А цвет, значит, синий. — Она закрыла дверцы аптечки, подошла к печи. — Что ж, двести шесть красным мечены, остальные пусть будут синими, — и вытряхнула пакетик в ведро с горячей водой.
II
Белая лошадь, тяжко дыша, шагала все выше по склону, по желтой отаве — по старой сухой траве, оттаявшей по весне. Помогая себе при каждом шаге, она покачивала головой, отчего в седле раскачивался и Витька-механик с красным от спешки лицом, в одном пиджачке, в треухе, с хлопающими, развязанными ушами.
— А ну, что ли! — грозно покрикивал он, понужая ее сапогами.
Но потная лошадь уже устала от бега и шла теперь медленно, сама по себе, хорошо зная свое давнее дело. Она упрямо шагала и будто не слышала этих криков, не чувствовала жестких пинков.
— У, старая кляча, — вздыхал Витька.
Но вот впереди на склоне показались крыши кошар. Звякнув сбруей, лошадь вдруг вскинула голову и, вырвав поводья, сразу так понесла, что Витька чуть было не вывалился, крикнул только:
— У, дура! — и вцепился в седло.
Лишь у самой избы, под окном, лошадь встала как вкопанная, будто только за тем и бежала, чтобы так вот, вдруг осадить. Схватив наконец поводья, Витька зло поддал ей в бока и оглянулся — не видел ли кто его позора, и только потом закричал на весь стан:
— Те-еть Ду-усь! Теть Ду-у-ся-а!
Эхо улетело за горы, и вокруг стало еще тише. Ни души. Ни одна дверь не скрипнула. Только лошадь, кося глазом, шумно дышала да в загонах бесстрастно бродили овцы.
Придержав шапку, Витька спрыгнул на землю, отвязал с седла полную сумку и пошел в дом.
В избе тоже никого не было. И Галька куда-то пропала. Только ее резиновые сапожки стояли за шторкой. Витька потрогал остывшую печку, сразу почувствовал, как продрог. Прошел к столу, вынул из сумки два больших хлеба, газеты, пахшие ветром, репчатый лук. Прихватил вилкой со сковородки черствой картошки. Вчера Галька жарила. За ужином при свете керосиновой лампы он ел эту картошку за обе щеки прямо со сковородки и все поглядывал на молчаливую, потемневшую Гальку. Ревновал к Митьке Глушкову. И ревниво следил за каждым ее движением, за каждым взглядом. А та вдруг повернулась к нему и нарочно при Дусе его опозорила: «Ты в тарелку давай гляди, молод еще на меня пялиться-то». Витька сразу вскочил как ошпаренный: «А кто пялится-то? Кто пялится?! Не больно-то надо», — и в сердцах, прямо в чем был, уехал ночью в село: «За ветврачом» — на этой вот кляче.
На дворе что-то стукнуло. Витька живо накинул ватник и уже солидно шагнул за дверь. Возле лошади стояла тетя Дуся и совершенно синими от краски руками оглаживала ее потную морду и шею.
— Ты что ж это делаешь?! — сразу закричала она. — Ты что же замаял ее совсем? Нешто можно со скотиной так обращаться? Ты через месяц в клуб вернешься, а нам с ней работать!
Витька поглядел безразлично вдаль, сказал нехотя:
— Тебя в правление вызывают, — и вытащил сигареты.
Она сразу притихла: