До последних больших снегопадов Сергуня охотился в ближних его предгорьях. Целые сутки бродил с собакой по знакомым распадкам. Ходил без особой цели и надобности, без особого дела, отдыхая душой. Встречал следы и от лыж, и от лап, разгадывал лесные истории. Зверя не трогал. Белки в этом году было мало, охотников много. Не уродился кедровый орех, и белка ушла на восток, за Эдиган. За ней ушел и соболь. Домой Сергуня принес трех рябков и еще тетерева смоляного, блестящего и большого, словно индюк. Замерзшие, твердые птицы с раскинутыми веером крыльями долго лежали в холодных просторных сенях на кадке с капустой, пока Сергуня сам не взялся за них. Лучиха не любила возиться с птицей, ощипывать, потрошить да опаливать. Мясо — другое дело. А тут скажет, бывало, с усмешкой, сидя лицом к телевизору:
— Ох, добытчик! Люди вон в город ездят, холодильники в дом везут. Еще что. А этот все в лес бежит, леший… Да хоть бы с толком, — и поправит шаль на плечах, кинет в рот каленый орешек.
Сергуня на это молчал, не обижался. Думал, может, это у нее после покойного мужа, счетовода Глушкова, осталось, ворчание это. С первых же дней он почувствовал к ней какое-то необъяснимое почтение и даже любовь. Может быть, потому, что сам был сухой, как ломоть черствого хлеба, а она была пухлая, белая, как пшеничная шаньга, и степенная, как луна, к тому же была умелой хозяйкой в своем ладном просторном доме с горницей в кружевах, с красным ковром на стене, с абажуром над круглым столом. Правда, в этой благости Сергуня еще не прижился. Все здесь напоминало ему о прежнем хозяине, и он ходил по дому осторожно, словно по льду. Зато на кухне, во дворе и в сарае, где была привязана Белка, чувствовал себя куда лучше, вольготнее. К тому же про холодильник Лучиха говорила чистую правду. Про холодильник она толковала с первых же дней его переезда. «Баньку сейчас мне не надо, — добродушно отмахивалась она. — Баньку весной поставишь. Ты холодильник добудь. И у фельдшера есть, и у Сухаревых, даже у Нюрки-свинарки есть, а я, что ли, хуже?» Сергуня не знал, что на это ответить. По правде сказать, он не очень-то понимал, зачем ей дался холодильник. Ну шкаф — это ясно. Шкаф новый, полированный, с зеркалом, они сразу купили. И кровать деревянную тоже. Зараз привезли на машине из Бийска. А зачем холодильник в деревне? Холодильник — чтоб холодить, а зимою и так морозы — по ночам дом трещит, не одевшись в сени не выйдешь, да и летом в погребе снег по углам. Но раз баба моду взяла, то лучше не спорить, тем более что она уже и место холодильнику отвела — в центре горницы, между окнами, вместо комода. Но холодильников в продаже не было, и Сергуня не знал, что делать, как его доставать. Молчаливо маялся, потому что, как выяснилось, и вправду ничего не умел доставать, ничего не умел устраивать и вообще делать то, постороннее, что никак не зависело от его собственных рук и смекалки. Однако недавно Лучиха растолковала ему кое-что.
В заготпункте у Степки Варакина для охотников лежат любые товары. За пушнину можно купить не то что холодильник, а даже сервизы всякие, приемники, японские транзисторы и вообще черта в ступе. Для Сергуни, конечно, это была не новость. Он и раньше там видел на полках яркие свитеры и приемники, только все это было ему ни к чему. А теперь где же взять ее было, эту пушнину, и в таком огромном количестве? Не идти же на белку за Эдиган на два месяца. И какой теперь из него охотник, какой промысловик? Так, названье одно.
Да к тому же Сергуня тех мест и не знал как следует. Был когда-то там в юности, в далекой, почти уж забытой давности, да и был не один, а в отряде Ивана Зырянова в пятьдесят человек. Все верхами, да еще гнали нескольких лошадей для прокорма. Переход был отчаянный, но главное — тайный, через весь Эдиган по скалам, глубоким снегам, по белкам, напрямик к Талице, к заброшенной, забытой богом деревне, где засела последняя банда во главе с Каплуновым, мужиком чернобородым, сметливым и хитрым. Он был жесток, хорошо вооружен и всю Талицкую округу держал в страхе. Банда поджидала отряд Зырянова, выставляла дозоры, высылала разведку, но все, конечно, по тракту, все вдоль реки, по ущельям. А чтоб с тылу, с хребтов — об этом никто и подумать не мог. Но они прошли, пробились, мглистым, студеным рассветом неслышно спустились в морозной дымке, как с неба черные ангелы, — прямо к Талице. Неподалеку, на заимке, оставили измученных лошадей, обледенелых, обросших инеем. Хоронясь, рассыпались цепью по огородам, по сыпучему, хрусткому, точно соль, снегу. Банду, как и рассчитывали, застали врасплох, спящей по избам. Однако втихую взять не пришлось. Хлопнул выстрел, потом еще и еще, затрещал пулемет. Заметались, забегали по дворам каплуновцы в подштанниках, заржали кони. Кто-то верхом рванулся по улице вон из деревни. Но лошадь сразу же подсекли, и Сергуня, перелезая через прясла, видел, как она повалилась бессильно, подмяв седока. Пыталась встать и все сучила ногами по воздуху.