Остальное пока еще не придумал.
Он мне чего писал-то? — тихо сказала Аграфена Иннокентьевна. — Мама, только дом не продавайте. Вернусь, весь переберу по бревнышку. Ворота новые поставлю, забор сменим, огород насадим. Невесту найду. Заживем с тобой, как люди.
— Все правильно. Чего плакать-то?
Но Аграфена Иннокентьевна не плакала. Она с удивлением смотрела мимо Михаила на неслышно раскрывшуюся дверь. Михаил оглянулся — в дверях стоял Виталий.
— Виталию Михайловичу пламенный пионерский привет! Один ноль в мою пользу. Быть, говорю, того не может, чтобы родной братан не объявился по случаю досрочного возвращения. Хотя у некоторых тут были сомнения. Просто сведения до тебя не сразу дошли. Теперь дошли, и ты дошел. Извиняюсь, пришел.
— Кончай выступать! — хмуро буркнул Виталий и спросил у матери: — Где он?
— Ты чего уделал-то? — вместо ответа спросила мать, и её глаза заблестели слезами. — Если свои так-то будут делать, чего про чужих говорить? Где ему притулиться теперь, а?
Виталий молча прошел к столу и выложил большую пачку денег.
— Своих еще столько же приложил, — сказал он, глядя в сторону. — На первое обустройство в любом месте хватит. Еще останется. Здесь ему все равно не жить. Если не хочет, чтобы как с Иваном. Я, например, не хочу.
— Пожалел? — спросил появившийся в дверях Василий.
Виталий резко обернулся.
Василий спокойно прошел к столу, скинул с шеи на спинку стула мокрое полотенце и попросил: — Налей, мать, чайку. Молоко я того… Руки мокрые, не удержал…
— Так, может, это… — дернулся было Михаил, протянув руку к бутылке. Но тут же отдернул. — После баньки… За возвращение.
— Возвращаются, когда есть куда. А тут сходу деньги на обратную дорогу. Немало вроде?
— Не хватит, добавлю, — стараясь казаться спокойным, сказал Виталий.
— Чего стоишь? — не отводил от него глаз Василий. — Садись, старшой, поговорим маленько. Сколько мы с тобой не видались?
— Не считал, — сказал Виталий и сел. — Нормальный вариант предлагаю. Здесь тебя все равно достанут.
— С какого х…ра меня доставать будут? — делано удивился Василий. — Дом вот поправлю, бабенку какую-нибудь найдем, охотиться буду. Ни я никому, ни мне никто. Все чин чинарем. Правильно, мать?
— Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою, — тихо и непонятно к чему сказала Аграфена Иннокентьевна.
— А то у него получится «чин чинарем»! Такое тут нам всем наклепает, рады убежать, да поздно будет, — зло сказал Виталий.
— За себя или за меня труса давишь? — насмешливо спросил Василий.
Михаил, молча переводивший глаза с одного на другого, не выдержал: — Если насчет избу починить, я подмогну — делов-то. Она еще ничего. Крыша разве только…
— Крыша точно, крышу менять надо, — задумчиво сказал Василий и залпом выпил налитый матерью стакан чаю.
Не выдержав нависшего молчания, Виталий сорвался: — Насчет Ивана, поумней нас с тобой разбирались. Нет ничего! И причины никакой. Ваню самый последний гад уважал. Какая-то ошибка произошла.
— Ошибка? — вскинул голову Василий. Скулы его закаменели.
— Где-то что-то не так, а по Ивану хлестануло. Значит, судьба. Что теперь — всех под подозрение?
— Зачем всех-то? — тихо сказал Василий. Было заметно, что он с трудом сохраняет спокойствие. — Тебя со счетов надо скинуть. Или как?
Теперь закаменели скулы и у Виталия. Сразу стало заметно, не смотря на внешнюю непохожесть, их кровное родство. Мать угадала назревающий взрыв, подалась вперед, рот уже раскрыла, чтобы сказать, вмешаться, но старшой опередил её: — Не научили тебя, смотрю.
— Чему? — сквозь зубы спросил Василий.
— Сначала думать, потом рот разевать.
— Меня другому учили. Хоть раз перед паханом пасанешь, потом весь срок сапоги лизать будешь.
— Ты это к чему?
— Как все вы тут, на карачках ползать не буду.
Виталий опустил голову, сломанный силой ненависти, прозвучавшей в словах брата. Тихо и печально сказал: — Нет никаких концов. Нет.
— Я все говорить не хотела… — вмешалась вдруг в разговор братьев мать. Оба одновременно повернулись к ней. — Верхонку одну при нем так и не сыскали.
— Ну? — подался к ней Василий.
— Со старой куртке выкроила и пришила. Хорошо пришила. Так я потом этого просила, что приезжал… Следователя. Сыщи верхонку-то. Слушать не стал. Мне-то сразу в голову запало — как так? Одна пришитая, а другой нету.
— При чем тут верхонка? — с прежней усталостью в голосе сказал Виталий. — Зацепился где-нибудь — и все дела. Я им объясняю: — Да когда он так-то пил, чтобы не соображать ничего? И не слушают. Наследственное, говорят. Ему много не надо было. Объясняю — я же не пью. Смеются гады. Да чего с ними говорить — бесполезное дело. Пьяный был — и все. Так и списали.