— А то он тебя не наказал, — не выдержал Василий.
— Тебе, Васенька, домой лучше по берегу подаваться. Или задами. Слух был, у магазина тебя старые знакомые дожидаются. Бондарь уже всем собакам рассказал, что ты к его бабе полез. Быстро ты огляделся. Оголодал, видать. Так у нас в поселке одиноких баб девать некуда. Любаша, правда, ничего не скажешь, при достоинствах, есть за что подержаться. Грубая только. Моего так «приложила» — месяц согнувшись ходил. Я не выдержала, поинтересовалась: «Чего ж она так-то? Не удовлетворил, что ль?» Молчит, морду воротит.
— Неплохая ты девка была, а такой сукой стала! — сорвался Василий.
— Ты со мной еще в баньке не мылся, чтобы такие выводы делать, — все еще улыбалась Надежда. — И не придется, не надейся. Я вот все Романа Викентьевича соблазнить пытаюсь, а он никак. Предпочитает гордое одиночество.
— Мотай отсюда! — сказал Василий.
Надежда, прищурившись и не переставая улыбаться, смотрела на него снизу вверх.
— А помнишь, Вася, как мы с тобой на выпускном вальс танцевали? Потом ты меня на речку уговаривал, в лодке посидеть. Так и не вспомню, сидели мы тогда, нет? Вроде не получилось ничего.
Она с нарочитой веселостью рассмеялась, и Василий, не выдержав, круто повернулся и вышел.
— Пойдем, — сказал Зарубин Надежде.
Она медленно поднялась и протянула руку хозяину. Только сейчас стало заметно, что она сильно пьяна.
— Веди меня, я вся твоя…
— Мужики, не спите, — сказал Зарубин. — Вернусь — договорим.
— Спите спокойно, — помахала рукой Надежда. — До утра не отпущу.
Зарубин перехватил её руку и вывел из летника.
— Еще больше удивитесь, — сказал Олег вопросительно смотрящему на него отцу Андрею. — Капитан районного отделения милиции, жена директора коопзверпромхоза, вдобавок ко всему любимая и единственная дочка бывшего начальника коопзверпромхоза Шабалина. Помните, мы его, выходя из церкви, повстречали? Делает вид, что влюблена в Романа Викентьевича, а, по-моему, они её специально засылают — разузнать, что и когда.
— «Они» — это кто?
— Сразу не сформулируешь. Но по моему разумению — все зло, которое здесь копилось годами… Даже, десятилетиями.
— А «когда» — это насчет чего?
— Боюсь, что не «когда», а «уже».
И взяв в руки ружье, он любовно провел по его стволам ладонью.
Не выпуская руки своей спутницы, Зарубин провел её по тропинке сквозь густую поросль неразличимых в темноте кустов, толкнул ногой калитку в ограде, отделявшей просторный двор от огорода, пошел было через двор к дому. Свет от единственного освещенного окна отчетливо высветил их почти не видные до сих пор в темноте фигуры. Надежда, которая до этого покорно шла рядом, неожиданно остановилась.
— В дом не пойду, — прошептала она. — Даже не мечтай. Это во мне злость и хмель… Наговорила там, самой противно.
— На кого злость? — тоже остановился Зарубин.
— На всех. Мой под видом пьянки целое совещание срочно собрал. Первым делом как Василия устранить…
— Именно «устранить»?
— Именно. А потом про тебя…
— Я-то с какого боку? — делано удивился Зарубин.
— Непонятный ты для них человек. До сих пор непонятный. После того, что с вами случилось, ни к кому за помощью не пошел. Даже в милицию не обратился. Попа зачем-то пригласил.
— Какая церковь без батюшки?
— Кто его знает, батюшка он или еще кто?
— Пуганая ворона куста боится.
— Да нет, Рома, их так просто не напугаешь. Думаю, кто-то сигнал им дал. Мой предлагает из города «крутых» на разборку звать, а батя ни в какую. Не таких, говорит, ломали, сами управимся.
— С кем?
— Они, похоже, сами еще не знают. А тут Шевчук прибежал, докладывает: — Васька к Роману пошел. Они, как услыхали, вовсе сдурели. Представляешь? Муж и отец родной к любовнику посылают. Ну, думаю… — А что, говорю, и пойду. Коньяку стакан хватанула и ручкой помахала: — До утра не ждите.
— Какие мы любовники? Доиграешься ты, Надежда.
— Так это они так считают. Что до меня — я хоть сейчас, сам знаешь. Ты ведь не против?
Она вдруг приникла к нему всем телом, обхватила руками.
У одного из темных окон, выходящих во двор, стояла Маша. Ей хорошо были видны две обнявшиеся фигуры. Она всхлипнула и закрыла лицо руками.
Через огороды Василий вышел к реке, серебрившейся от выбравшейся из-за сопок луны. Остановился посреди луговины.