— Ты цени, если я у тебя сижу на коленях, потому что я на всех штатских плевать хотела, вот что!..
Затем в кабинет был позван весь хор, а после хора почему-то пришли два швейцара, три лакея и дворник. И Маруся всем им дала по пяти рублей. Кажется, это были деньги капитана.
Леонтьев окончательно пришёл в себя только дома. Чу-Кэ-Син таинственным голосом рассказал, что его привёз в шесть часов утра какой-то «шибко большая капитана».
III
На другой день не было стыдно, а только физически долго нездоровилось и не хотелось ни с кем разговаривать. Обо всём, что случилось, он сейчас же написал жене, но почувствовал, что это не настоящее всё. Явилась новая потребность в искренности до цинизма перед самим собой. И с этого времени Леонтьев стал выливаться в дневниках. Он уже не мог заснуть, не записав подробно каждой своей мысли и каждого желания. Когда накопилось несколько тетрадей, он отослал их домой и написал жене, чтобы она не волновалась, что всё страшное и отвратительное уже позади.
После целого ряда недель сидения возле стола, то за делами, — а их было много, — то за письмами и дневниками, явилось чисто инстинктивное желание, чаще гулять за городом.
Уже рейд очистился ото льда, и зелёные волны Тихого океана без конца пели свою могучую песню о том, что видали в течение несколько тысячелетий. По берегам развивались деревья, шелестели в зарослях фазаны, и небо было синее как в мае на Украине. Леонтьев брал в карман последнее письмо жены и, размахивая палкой, медленно шёл по песчаному берегу до большого жёлтого утёса, обогнуть который уже нельзя было.
Здесь он садился на камень, перечитывал написанные знакомым почерком милые строчки и ясно представлял себе лица жены и детей, представлял, как они обедают, как гуляют, как ложатся спать и говорят о нём. Иногда, в непрерывном шуме океана, как будто звучали дорогие голоса, и думалось, что в действительности он их уже никогда не услышит.
Казалось также, что сам он не судебный деятель, присланный сюда, затем чтобы находить и хорошую, и дурную правду между враждующими людьми, а просто ссыльный, похожий на Раскольникова или на многих из тех, которые ещё тоскуют на Сахалине… Море успокаивало лучше, чем люди.
Хорошо ещё чувствовалось и на почте. Леонтьев часто приходил сюда, чтобы сдать заказное письмо жене или получить от неё. Здесь даже самый запах сургуча и холстины казался ему приятным. Однажды почтовый чиновник взял у него из рук конверт, наклеил номер, улыбнулся и сказал:
— Есть ещё один доктор — военный, так они тоже каждый день шлют супруге заказные…
— Значит, нас таких на весь город только два? — спросил Леонтьев и тоже улыбнулся.
— Два, — ласково ответил чиновник, но сейчас же его лицо покраснело, и он сердитым голосом начал объяснять давно ожидавшему старому китайцу, что на его пакете вместо адреса написан вздор.
Китаец виновато замигал глазами и закивал головою, приговаривая:
— Ага, капитана, ага… — и красная кисточка на конце его косы вздрагивала вместе с каждым словом.
— Нну, — цуба!.. [5] — крикнул чиновник и топнул ногою.
«Он здесь такой же одинокий как и я», — подумал Леонтьев, и ему захотелось помочь этому странному человеку. Он взял из рук китайца конверт и попробовал прочесть. Написано было по-английски и как будто не пером, а кистью. Нельзя было даже разобрать названия города. Китаец радостно забормотал, но, когда получил своё письмо обратно, снова притих и остался чего-то ждать.
В самых дверях Леонтьев столкнулся и разговорился с адвокатом Владимирским, с которым раза два встречался в суде. Оказалось, что оба они когда-то жили и учились в одном городе. Низенький курчавый блондин с жёлтым отёчным лицом, он говорил захлёбываясь и, казалось, особенно искренно. Нельзя было только понять, звучит ли его речь от души или от привычки заставлять других слушать свои слова. Владимирский сейчас же пригласил Леонтьева к себе позавтракать.
В первый день знакомства Леонтьеву не понравилась только невыносимо грязная рубаха на шее адвоката и нечистота в квартире. И пол, и стены, и бархатная мебель, — всё было в пятнах. Из другой комнаты виднелась неприбранная огромная, двуспальная кровать с грязными подушками. Воздух был затхлый как ночью в вагоне.