Слишком много вопросов накопилось за эти несколько часов, с момента второго прыжка. Вопросы все эти были – дурацкими, совершенно неважными на первый взгляд, и потому обескураживали еще больше в совокупности.
Пилюля, глоток воды из пластиковой бутылки. Теперь нужно подождать.
Я всегда стараюсь мыслить системно, и теперь я пытался найти нечто общее во всех этих беспокоящих «маленьких моментах». Будь я дома – развернул бы голографический экран и стал бы накидывать на него прямоугольники с фактами, соединяя их тонкими линиями связей. «Следует из», «Связано», «Противоречит», вот это все. Тут подходящего экрана не было, зато был планшет с доступом к данным всех систем корабля.
Словом, покрутился я с боку на бок, понял, что не усну, вздохнул, вытащил из чехла планшет и принялся негромко диктовать голосовому помощнику:
«Вопрос. Почему ОТул и Профессор все время на грани конфликта, если мы проходили психологическое тестирование (очень строгое!) перед полетом?»
Подумал немного, глядя в дно верхней полки.
«Вопрос. Откуда взялась кружка с единорогом в двигательном отсеке?»
Еще подумал.
«Вопрос. Откуда появилось синее портмоне, и почему парень на голоснимке кажется нам знакомым?»
«Вопрос. Что за китайская монетка на шнурке?»
Наконец-то я почувствовал, что веки помаленьку начинают тяжелеть, подействовала таблетка. Впрочем, нужно было зафиксировать вопросы. На будущее, так сказать, чтоб не забыть. Не так их и много.
«Вопрос. Кто ел нашу еду?»
«Вопрос. Мог ли на корабле быть «заяц», и если да, то кто и зачем?»
Я подумал и чуть улыбнулся – ладно, все равно никто этого не услышит:
«Вопрос. Почему у Флегматика стеклянная улыбка?»
«Вопрос. Майя в жизни такая же красивая, как на фотке Профа?»
И почти сразу же:
«Вопрос. Мог бы Сю Хао прогрызть обшивку своими зубками-пилами, если учесть, что мы внутри самой Пустоты?»
Снова посмотрел в дно кровати наверху.
А почему, собственно, у нас вообще двухместные каюты? Серьезно – четыре человека, четыре крошечные каюты, меньше трех кубических метров каждая – но почему в каждой – по два места? Две чертовы полки?
«Вопрос. Почему у нас у всех двухместные каюты?»
Подумал еще немного, нет больше никаких вопросов.
– Анализ. Поиск возможных связей.
– Принято. На поиск и построение возможных связей уйдет время, прошу прощения. Но сам факт подбора подобных вопросов может быть симптомом нервного расстройства. Можно предположить ПТС.
– Пост травматический синдром? – это предположение было лично мне совершенно непонятно. – Причины вывода?
– Ваши вопросы, дополненные медицинскими показателями: давление, сердцебиение, уровень глюкокортизола, нарушение сна, усиленное потоотделение.
– Но с чего бы?..
А что, если и правда – травма? Какое-то событие? Причина срывов ОТула, конфликты с Профом, отстраненность Флегматика и то, что я сам так хреново сплю и не могу успокоиться… Нужно найти с чего все началось, это важно. Может, из-за самого прыжка? Но коллективный нервный срыв никак не объясняет дурацкого барахла на столе центрального отсека.
– Подключись к логам систем корабля, найди возможную травмирующую ситуацию. По видеологам, логам всех систем, уровню громкости аудиозаписей.
– В совокупности с предыдущей задачей?
– Да.
– Оценивать влияние событий по отклонениям в показателях жизнедеятельности экипажа?
– Да.
– Принято к исполнению.
Я закрыл глаза, потому что просто не мог смотреть на второе спальное место. Так я чувствовал себя один раз в жизни – в художественной галерее перед стеной с кучей картин, каждая из которых была повешена под небольшим углом. И все углы были разные. Глаза смотрели, не замечая подвоха – а вот мозг закипал.
Секунды тянулись бесконечно, то ли из-за шуток подпространства, то ли в силу субъективной оценки ситуации. Я устал. Устал от каюты, размерами напоминающей платяной шкаф, от холодного света ламп, а больше всего – от невозможности покинуть корабль, даже ненадолго. Бессилие. Мне казалось, будто я лежу в большом заколоченном гробу. Будто могу пошевелиться и даже повернуться на бок – но ничего больше. И выбраться никак. Все тело затекло, ныло, зажатое плотными стенками. Можно было приложить любые усилия, но ни одна из них даже не шевельнется. Любое действие – бессмысленно, а бездействие – невыносимо. И сон давил и душил, и вытягивал воздух из легких, заставляя задыхаться…
…а потом…
Что-то заставило меня проснуться – резко, в один момент. Запах что ли? В каюте пахло нефтью. Знаете, однажды меня занесло Тюмень, в музей нефтедобычи, и там нам с приятелями позволили наклоняться над колбой и втягивать носом пары черной вязкой жидкости, оставляющей на стекле сосуда потеки того же цвета, как свернувшаяся кровь. Вернее, не так, не совсем так. Этот красновато-коричневый – это цвет-воспоминание о цвете крови. Потемневший, выцветший, сменивший запах. Как тень – воспоминание о форме, а эхо – воспоминание о звуке.