Похоже, у каждого есть свои слабые места, которые могут треснуть в любой момент. Один легкий удар – и по самой крепкой броне победит трещина, серия ударов и от человека вообще ничего не останется.
– Почему ты решил, что мы не в порядке? – медленно проговорил ОТул.
– Я слышал грохот. И крики. У вас был нервный срыв, молодой человек? Я правильно понимаю?
Почему он не оборачивается? Он никогда не имел привычки разговаривать, отвернувшись от собеседника. Неужели Пустота его достала.
– Что-то было со стенами… – только и проговорил я в ответ, готовый отрубить себе палец на руке, лишь бы Проф не повернулся к нам лицом.
У него нет лица. Боже-боже-боже. Я точно это знаю. Оно добралось до него. Он уже пуст… Блин, ну вы сами посмотрите на него! Эй? За мной кто-то наблюдает? Прямо сейчас?!
Я знаю, что ты там. Что ты есть. Я чувствую тебя. Надеюсь, ты пройдешь со мной до конца этой истории. Наверное, с тобой мне будет не так страшно. Договорились?
– Галлюцинации, – в который раз уже повторил Проф, – у нас всех – галлюцинации из-за прыжка.
Еще раньше, на Земле я терпеть не мог, когда ученый становился таким отстраненным и отрицал объективные факты. Теперь же раздражение переросло в злость, быстро разнесшую бастионы страха в пыль. Я потрогал макушку – а ни хрена! – вот она, шишка! Настоящая! Никакая не придуманная! Я ударился о потолок, потому что тот сжался. Хоть что говорите – но это пространство тут играло в свои игры, пространство – а не мой разум
– Вам обязательно стоит рассказать об этом врачам из комиссии. Нужно как можно быстрее оценить, какой вред нанесен вашей психике.
Это вообще-то было обидно. Впрочем, я снова промолчал. Уселся за стол, скрестив руки на груди, и рассматривал с отстраненным интересом торчащие нитки, оставшиеся от сорванных с куртки пуговицы. Хороша галлюцинация, ага…
– А вам, ОТул, не нужно наблюдать за вашими «железяками»?
– Я сказал, хорош! Пора отдохнуть!
Профессор начал медленно оборачиваться. Поднял голову, тягучим нечеловеческим движением принялся перетекать в другую позу. Но он не успел ничего ответить.
Тук-тук-тук.
– Это что – тоже обшивка? – негромко поинтересовался ирландец, уставившись на потолок.
Лицо его слегка побледнело. Я меньше всего на свете хотел смотреть вверх, но именно это и сделал – диафрагма раскрыта, а чернильный ужас сочится внутрь корабля.
– Закройте диафрагму, пожалуйста, – обратился ученый к азиату, безмолвно сидящему за своими мониторами.
Тот ничего не ответил, пальцы дернулись нервно, быстро, словно крылья подстреленной птицы, и в который уже раз щит закрылся.
А знаешь, неведомый наблюдатель, ведь это он так моргает: открывается – закрывается… Огромный глаз. Рассматривает? Или присматривает одного? А мы словно мухи под микроскопом. И никуда отсюда, ни влево, ни вправо – только пустота. И эта жуть.
Я прикрыл глаза, облокотившись на спинку кресла. Если вот так откинуться, будет казаться, будто тебя качают волны. Качают, качают. А тем временем потолок ме-е-е-едленно надвигается на тебя.
«Дайте одного! – шипело где-то за спиной, плевалось брызгами нефтяной пеной и воняло мазутом. – Или вс-с-се с-сздесь останетес-с-сь!»
Я вскрикнул, распахнув глаза. Взгляд метнулся от потолка к полу, к людям за столом и наткнулся на другой взгляд. ОТул смотрел на меня с тем же ужасом человека, только что заглянувшего в ад.
Это не галлюцинации, это все – на самом деле. Петляющее время, клаустрофобия, и этот голос… ОТул тоже это слышал. С ума сходят по одному, и истерия – может ли это быть?
Я не заставил себя разжать губы и только показал взглядом на потолок, а ирландец в ответ едва заметно кивнул. Он меня понимал.
По молчаливому сговору мы так и не произнесли ни слова. Сидели за столом, кажется, перекусывали. Или пили прохладную воду из голубых пластиковых бутылочек, бог его знает. Время тянулось мучительно медленно. Я, маясь, все поглядывал на монитор с таймером – но секунды ползли с неспешностью улитки. Между членами экипажа словно невидимые перегородки выросли, когда говорить не о чем, но и деться друг от друга некуда. Вернулось гложущее чувство отстраненности. Когда безумно остро чувствуешь, насколько далеко от тебя все, кого ты любишь.
Я так хочу увидеть отца, и девчонок. Обнять прямо крепко-крепко. И это единственное, о чем я могу сейчас думать.
Отчего-то больше всего сейчас нервировал Флегматик – он и так-то не слишком стремился к компании, но молчащий все время азиат, с вычерченной синим светом физиономией и черными провалами глаз… – да хоть бы кричал лучше. А ведь это он рассказал по Сю Хао. Про чертову Пустоту! Он будто позвал ее, назвав по имени, пригласил внутрь, обратил внимание на хрупкую скорлупку экспериментального корабля «Фалькон».