– Да что я?..
– «Что – я?» – передразнила подруга, махнув желтой ладонью в сторону внука. – Показывай!
Пашка открыл ноутбук и показал ролик. Итоговый. С ехидными комментариями девок, вставленными поверх записи. И про платье, и про помаду, и про прическу.
Баба Тоня молча, ничего не говоря, скрипнула голубой дверцей кухонного шкафчика, налила себе рюмку клюквенной настойки, махнула, да уставилась в пространство.
– И много людей это видели?
– Да миллион практически.
– Стыдоба-то какая. На старости… А что теперь делать-то Паш? – Самойлова обернулась к внуку подруги, глянув беспомощно, как смотрела на парней давным-давно – в юности, когда очень уж не хотелось самой картошку копать на практике.
– Давай уже! – велела Маргарита Витальевна. – Шевели мозгами, блоххер!
– Ну ба, у меня дела вообще-то, меня ждут…
– Ой, глядите-ка! Думаешь, достиг того возраста, когда, когда, глядя бабушке в глаза, твердо может заявить – я не буду есть суп?
Обе женщины уставились на мальчишку, ожидая от него действий. Каких-то. Любых, в конце концов! Он оглядел старушек чуть затравленно, но способа сбежать сходу не придумал.
– Ну…
– Что ну?
– Можно на хайпе подняться…
– Куда? – спросила Маргарита Витальевна.
– Это как? – одновременно с ней спросила баба Тоня.
Парень помялся. В голове его промелькнул образ, как он рассказывает двум старушенциям, что такое интернет, и холивар, и чем он отличается от спора, и как на это влияют тролли и кто такие тролли. А потом еще, что такое хайп, зачем он нужен, и что такое монетизация…
– Ну, не знаю… Хотите ответить им? – спросил он, наконец. – Записать вашу версию и выложить? Ну, пристыдите их при всех?
– А что говорить-то?
– Да что хотите. Что они не правы, не знаю.
Баба Тоня вздохнула. Разум говорил – нет, какие глупости, прости господи! Клюквенная настойка сказала – да. Однозначно – да. Клюквенная настойка напомнила, что старушка была бойцом, что по составу крови она когда-то была немного поближе к стальным статуям. Какого черта? Самойлова прислушалась ко второму советчику.
– Давай. Куда смотреть-то?
Павлик раскрыл ноутбук, рабочий стол которого украшала статуя свободы в лучах солнца.
– Все-таки я уверена, – пробормотала Марина Витальевна, – что это памятник Софье Львовне, тетке моей незабвенной в девяностые уехавшей в штаты… А что? Ночнушка, бигуди на голове, древний примус… Такой я ее и помню…
Баба Тоня краситься в этот раз и наряжаться не стала. Сжала губы в тонкую линию, вдохнула. Выдохнула. Па-а-анеслась!
Начала-то она вполне миролюбиво, скромно даже, а потом постепенно увлеклась, совершенно забыв о камере. И перешла на громкость и интонации, которые когда-то потрясали комсомольские собрания. И что бабушка, мол, еще не такая старая, чтоб так ее разыгрывать! И пирожки у нее вкусные, просто эти две селедки крашеные жрут, что попало, да «вейп дурацкий» сосут, весь дом провонял. А потом в сортире сидят по часу! Ладно б, хоть водку пили, под мясо да картошечку, да с соленым огурчиком – не грех, так пьют какую-то шипучку алкогольную из жестянок, а от этой шипучки потом ржавчина растворяется. Готовить не умеют! Прибраться у себя не могут! Едят из одноразовых тарелок и коробок, чисто – корм, как скотина в деревне. Паша от состояния апатичной обреченности на середине монолога перешел к явному оживлению, разулыбался и даже иногда аплодировал беззвучно. А в отражении объектива от гнева, забывшись, расправляла плечи, забыв о ревматизме, спортивная двадцатилетняя девица, с каких статуи для ДК лепили. Которой не существовало уже лет пятьдесят. Сгинула же, а вот поди ж ты, оказывается, все это время внутри пряталась…
Спала, наверное?
– Только резать и отсылать в этот ваш интернет при мне будешь теперь, ясно? – выдохлась, наконец, Самойлова.
– Да-да, баб Тонь!
Через два часа ролик был на ютубе.
«Огонь-бабка наносит ответный удар».
Старушка сначала повозмущалась, а потом пожала плечами. Прозвище – такая штука, как не крутись – не отвяжешься. Огонь так огонь, тетка вон у нее Сычиха была, а кума – вообще Квасиха, откуда только взялось?
Девки оторопели. Панда и впрямь стала похожа на панду – так глаза округлились, Карамелька вытягивала перламутровые губки, изображая звук «О!».
– Может, вы переедете? – мягко намекнула Самойлова, когда они все столкнулись на кухне. – Как-то не пошло у нас, а девочки?
– Хрен там! – взвилась Карина, срываясь на визг. – За комнату до декабря заплачено!
– Ну, как знаете…
Все разошлись по своим убежищам, словно по разные стороны границы: рыть окопы и подвозить обозы с провиантом да оружием. И строить планы атаки.