Его философская мысль вдохновлялась как новейшими научными открытиями, так и теориями былых времен. «Мода» в философии, начиная с 1930–х годов, сменялась несколько раз: «логические позитивисты», объявившие осмысленными только описательные и аналитические суждения (принцип, опровергающий сам себя), не придавали значения беспокойству Степлдона о реальности времени, взаимоотношениях сознания и мозга, природе духовной зрелости. Современные философы вернулись к этим древним проблемам, которые, по словам Степлдона ([21], с. 283), будут волновать человечество и в последние дни его существования, так что нам есть чему у него поучиться. Поучительным примером для нынешних мыслителей может стать глупость Четырех Великих Умов, «по своему произволу и для собственного развлечения решавших древние проблемы добра и зла, сознания и его предмета, единства и множества, истины и заблуждения» ([21], с. 213) без малейшего проблеска подлинной духовности. Опасность в том, что они также могут пренебречь теми писаниями, из которых черпал наставления сам Степлдон, великими греческими философами, в особенности Платоном, стоиками, скептиками и Плотином. Для Плотина, последнего из великих греческих философов, говоря словами Армстронга, «философское рассуждение и размышление — не просто средства решения интеллектуальных проблем (хотя они играют эту роль и должны ее играть). В них кроется магия, ведущая к освобождению души» [3]. Многие замечания, разбросанные там и сям в книгах Степлдона, явно восходят к многовековым философским дискуссиям: замечания о природе времени, о возможности существования мира, состоящего из одних лишь звуков, о природе сознания и его связи с физической реальностью. Все эти рассуждения никогда не становятся для него чисто техническими.
Теории, теории, мириады и мириады теорий вихрились вокруг меня осенними листьями, словно подхваченная ураганом продукция какой‑то титанической бумажной фабрики, как клубы пыли, вздымаемые стремительным движением ума. Задыхаясь в этом засушливом смерче, я почти забыл, что в каждой его пылинке кружатся споры органической истины, по большей части засохшие и мертвые, но порой — живые, значительные, готовые дать плод. ([21], с. 379).
Однако, хотя академические публикации Степлдона не столь эфемерны, как полагают некоторые[207], наиболее известен его роман «Последние и первые люди» [21] — «история» следующих нескольких миллионов лет, неточность которой относительно ближайшего будущего отнюдь ее не портит. Британия не ввязалась в разрушительную войну с Францией, а китайцы больше не носят косичек. Но, возможно, мы в самом деле живем в эпоху, когда вместе с техническим совершенством мир постепенно погружается в вульгарное ханжество — религиозность, усматривающую свои святыни в богатстве и технократическом прогрессе. И даже если это окажется неверно, стоит все‑таки запомнить основную посылку этой саги, столь отличную от страстных надежд и безумного отчаяния Уэллса: хотя наши взгляды могут меняться вместе с биологическими и историческими обстоятельствами, Истина стоит выше всего этого и неизменно остается предметом наших стремлений.
Порой, кажется, Степлдон пытается убедить нас, что все юридические и метафизические системы основаны на материальных потребностях своего времени. Например, Святая Империя Музыки, на протяжении тысячелетия властвовавшая над Третьими Людьми, якобы основана на идее, что «всякий человек есть мелодия, требующая своего завершения в великой музыкальной теме общества»; однако на самом деле ее власть связана с биологическими особенностями этого вида ([21], с.199). Однако он не останавливается на самоотрицающей мысли о невозможности бегства от относительности. «Необходимо было, чтобы какое‑то время человек надменно, но нетвердо простоял на собственных ногах — и вновь открыл бы, в крови и в слезах, собственную слабость, ограниченность, невозможность спасти себя без страсти, рожденной созерцанием чего‑то такого, что в самом глубоком смысле стоит выше него» [33]. Сама Истина показывает нам, что мы не скованы пределами своего времени и вида (ибо, если бы было так, мы не смогли бы достичь истины).