Длинный кабинет. Мрачный сейф в углу. Столы буквой «Т». Телефоны на столе. В кресле — сам комендант. Над его головой на стене портрет Сталина в мундире.
«Живут же люди!» — опять мысленно сыронизировал Имре.
Но больше всего его поразили белые занавески на широких окнах и фикус на одном из подоконников. Правда, заморенный. Растения, говорят, чувствуют, где находятся и какие люди вокруг.
— Товарищ майор, по вашему приказанию военнопленный номер…
«Сейчас ему всю мою биографию выложит…»
— …доставлен!
Имре посмотрел на себя в этой забытой чистоте: рабочая телогрейка, грязные ботинки… «Черт побери, хоть снегом надо было почистить». Ни перед каким лагерным начальством не хотелось опускаться. Дух достоинства проснулся и заскреб душу.
— Подождите за дверью, — кивнул комендант сопровождающему.
— Есть!
— Проходите, — едва шевельнул рукой. — Так ты и есть Шанто Имре? — сказал по-русски.
— Так точно, — по-русски же ответил Имре.
— Почти без акцента, — хмыкнул майор и полез в пачку «Беломора» за папироской.
Протянул пачку Имре:
— Курите?
Имре отрицательно покачал головой.
— О!.. — искренне изумился майор.
«Простоватый дядька или таким притворяется? Слышал, каждый русский умеет прикидываться эдаким рубахой-парнем, а до дела дойдет — только держись. Как в войне. Знал бы Гитлер, — не поперся бы на Россию», — подумал Имре, вглядываясь в майора. А тот сидел по-свойски полуразвалясь, будто сто лет знакомы. С наслаждением прижег папироску, выдохнул сизый дым, не стесняясь наслаждаться минутой.
— Никак не брошу, — произнес огорченно. — Сто раз бросал, как говорил Марк Твен, — а сам хитрым глазом косил на Имре: знает или не знает такого писателя.
— Он говорил: «Нет ничего легче, чем бросить курить…» — рискнул уточнить Имре.
— Да, да, «нет ничего легче…», — усмехнулся майор, — так что, молодец, что не берешь в рот эту гадость. А русский-то где выучил? — неожиданно сменил тему. — Почти без акцента. Будто в России жил. Не в учебном же заведении?..
«В русской избе практиковался», — захотелось прихвастнуть Имре, но вовремя язык прикусил. И так за шпиона принимает.
— Нет, не в учебном, конечно. Русская гувернантка была.
— О, гувернантка!.. — иронично поднял брови майор.
Стальные искорки мелькнули в глазах:
— И красивая?
— Что «красивая»?
— В гувернантки-то, я слышал, берут господа только молодых и красивых. Побаловаться…
Имре сделал вид, что не понял намека, хотя даже голос у коменданта сделался масляным. Наверняка, ждал ностальгических воспоминаний пленного.
— Красивая, но не молодая. За семьдесят… Уехала из России.
— Жаль… — двусмысленно протянул майор.
— Она и научила русскому, а потом хотелось познакомиться с русской классикой в оригинале.
— Да-а? — опять брови поползли вверх. — Кого же вы читали? — снова перешел на «вы». — Кто вам знаком?
— Гоголь, Чехов, Пушкин, Толстой, конечно же, Достоевский… Русская проза богата.
— И что — всех?.. Когда же вы успели?.. Да вы присядьте, присядьте, — показал на стул.
Майор стал разглядывать Имре, будто тот инопланетянин. Еще прикурил папироску, нервно пожевал мундштук.
— Значит, времени у вас было достаточно. Это хорошо, когда человек время имеет. Если гувернантки… — он запнулся, сдержавшись. — Человек должен развиваться, духовно себя поддерживать. Без этого нам, как говорится, швах… А своих, венгерских писателей тоже читали? Да, да, конечно…
Чиркнул что-то у себя на столе, еще раз посмотрел на Имре оценивающе, будто на вещь, нажал кнопку, вызывая сопровождающего:
— Ладно. Идите… Уведите военнопленного.
И все. И снова потянулись серые дни с тяжелой физической работой, с той же баландой, с теми же окриками охранников и злобным рычаньем овчарок. Только объекты менялись и Шандор исчез. Имре пытался узнать что-нибудь о нем в его бараке. Одни пожимали плечами, другие высказывали предположение: заболел, перевели. И хотя Имре особой близости к Шандору не питал, но все равно с его исчезновением сделалось пусто, тревожно, словно отняли часть чего-то близкого, привычного.
«Человек должен развиваться, духовно себя поддерживать…» — вспоминалась фраза коменданта, вызывая усмешку.
«Я и развиваюсь, и духовно поддерживаю себя…» — повторял Имре, когда ломиком долбил мерзлый грунт, носил шпалы или разгружал вагоны. Все призрачнее становились моменты разговоров с Ольгой, недостижимее желание когда-нибудь снова увидеть ее.
Однажды она приснилась. Наверное, за минуту перед тем, как ударили по рельсу, объявляя подъем. Он не успел разглядеть ее, не то что сказать слово. Только врезалось, будто она, сияющая, шла навстречу к нему с распахнутыми руками, готовясь обнять. А тут — рельс «Буум!» Ну не досада?